Статьи и эссе
Владимир Ивасюк — певец синих гор (эскизы)
Нет в мире двух одинаковых людей, как нет двух одинаковых листочков. В своей сути каждая вещь неповторимая. Поэтому любое сравнение неточно. Однако именно со сравнения хочется начать свой рассказ.
В природе встречаются ценные камни, которые настоящую ценность приобретают только лишь после кропотливого шлифования. Новые формы и содержание поражают своей неподдельностью, богатством цветов и тонов, а иногда, раскрывая породу людских личностей, ослепляешься — перед тобой бесценное сокровище чарующей человеческой одаренности и таланта. Это сокровище, в отличие от ценных камней, человек шлифует сам, оставляя лишь унаследованную от природы основу, как и случилось с человеком, чья жизнь была соткана из черных и красных нитей, название которым — музыка, поэзия, песня, любовь к людям, к народу своему, к своей семье. В небытие его утекло время. Лишней окалиной отпали непризнание, неверие в его необыденный талант и лишние эмоции. Независимо от наших пожеланий блестят ныне, и будут блестеть еще будущие грани его гениальной одаренности, грани творца, новатора и таланта мощной, как сказал бы Иван Франко, силы.
Вспоминается первая встреча с автором «Червоной руты» Владимиром Ивасюком. Это был молодой, крепко сложенный парень в синей спортивной куртке, с красивыми и по-гуцульски гордыми чертами лица. Здоровый румянец подчеркивал его весело-наблюдательный блеск глаз, а были они, будто небо после ливня — голубыми, глаз, на которые спадали красивые каштановые волосы. Резной подбородок свидетельствует о твердом и решительном характере. Володя неотрывно смотрел на зеленые поля Буковины, которые мелькали в окне автобуса. Поля медленно заменялись мечтательными холмами, которые дальше переходили в горы. Как писала о нем одна канадская газета, Владимир Ивасюк — певец синих гор. Он неистово любил свои горы. В его песнях они становились живыми героями, мечтали, сопереживали и грустили вместе со своим автором. В горах он нашел красную руту, которая будет пламенеть в сердцах человеческих вечным огнем его щедрой и доброй души…
Только позавчера я стал студентом Черновицкого госуниверситета, а в тот день возвращал домой, с радостью напевая песни «Смерички». К счастью попался знакомый журналист с местного телевидения — Жан Макаренко. На остановке в Вашкивцах он познакомил меня с Володей. Это было в августе 1970 года. К тому времени Володя уже был автором «Червоной руты», которую предложил редакции телевидения. Главный режиссер В. М. Селезинка, который знал Володю как способного скрипача и певца, был удивлен. Парень принес песню. Селезинка был приятно поражен и предложил использовать ее в видовом ролике с видами Карпат и водопадов. В это время мы уже в «Смеричке» пели одну из песен Ивасюка — «Я пойду в далекие горы» — чрезвычайно импульсивную и жизнерадостную. Оказывается, ехали они в Косов, где пенится удивительно красивый водопад Гук. Там оператор Дмитрий должен был снять тот видовой ролик и Володя с восторгом расписывал каждый кадр, каждый куплет. Так вот знакомство с тем Ивасюком засело в душе и будет со мной всегда. Встреча, однако, превзошла все мои ожидания. На всю жизнь поразила его особенность характера — не выкладывать себя сразу, не сваливать на голову собеседника массу информации и лавину интеллектуальных резюмирований. Он вводил меня в свой неповторимый мир понемногу, раскрываясь каждый раз неожиданными закоулками влюбленной в горы, в людей, души; еще больше неожиданного оставлял на потом. До конца не раскрываясь, он не давал наименьшего повода познать себя во всей своей сложности. Могу с уверенностью сказать только то, что Владимир Ивасюк жил в четырех измерениях. Это был Поэт, Композитор, Творец, Человек. Отдать предпочтение только одной черте тяжело, как и нелегко найти каждой точное объяснение. Остается шаг за шагом воссоздавать его будни и праздники. Этим кратковременным праздникам, собственно, больше предшествовали будни, мозолистые и напряженные. Работа оставляла короткие часы отдыха.
Первыми исполнителями «Червоной руты» критики, музыковеды и обычные почитатели эстрадного искусства считают меня и Василия Зинкевича. Это утверждение пошло гулять среди людей с легкой руки самого Владимира Ивасюка, который всегда желал популярности своим коллегам и друзьям, но пальма первенства принадлежит не нам, а самому автору популярного произведения. Композитор и поэт Владимир Ивасюк сам владел замечательным по тембру и красоте голосом, который и окрылил «Червону руту» с подмостков Черновицкой студии телевидения. Этот вариант и следует считать оригиналом. А наш — просто известный более широкой массе слушателей. В свое время песня «Червона рута» на фоне отвесных потоков вод из-под Гука, водопада возле Косова в Карпатах, обошла экраны Украины и надолго пленила сердца людей.
Будто бы незаметно, но уверенно и сильно восходила его звезда. Жаль только, что была она августовской, кратковременной. Однако на небе творчества оставила она неугасаемый свет. Зоря эта горела только для людей…
Экран оказывал содействие его популярности. Вспоминаю сентябрьский день 1970 года. После третьей пары университетских занятий вызывают меня на Театральную площадь, где шли съемки передачи «Камертон хорошего настроения». Был погожий осенний день, день, когда люди впервые услышали в Володином исполнении «Червону руту» и «Водограй». К самой площади — не пройти. Ее обступили сотни людей. Из окон мединститута, где в то время учился Володя, выглядывали студенты. Солнце сияло в лучах бабьего лета, а над Черновцами звучали песни Владимира Ивасюка. Сам он сидел на скамье под деревьями — смеричками и елками, — и разговаривал с девушкой… Внимание же операторов сосредотачивалось на непосредственных участниках передачи, на Софии Ротару, скажем. Она пела песню «Валентина». Пела вдохновенно, поражая. С именем Владимира Ивасюка тесно связан ее творческий взлет…
Со ступеньки на площади я пел, вспоминаю, «Юность смерек, несравнимый мир красоты…». В стороне стояли хорошо знакомые мне Валерий Громцев, Левко Дутковский, Мария Исак, София Ротару, Василий Зинкевич, Василий Селезенка, Василий Стрихович. Последний (тон-режиссер местной студии телевидения) записывал на пленку песни композитора Владимира Ивасюка и всех тех, кто был на площади. Через камеру мы несли зрителям мир не только красоты, но и своих ощущений и мечтаний. Много кто с импровизированных подмосток передачи «Камертон хорошего настроения» увидел свое будущее. И связывал его с человеком, который скромно сидел на скамье под елями. Итак, 13 сентября 1970 года — это день рождения «Червоной руты» и «Водограя». И хотя песни прозвучали одновременно, судьба у них была разная. «Червона рута» сразу затмила не только «Водограй» но и другие песни.
После «Камертона хорошего настроения» вторую жизнь «Червоной руте» дал одноименный фильм режиссера Романа Олексива. Это своеобразная лента при участии целого созвездия талантов нашего края. На первом месте был, конечно, Володя. Его песни — «Я пойду в далекие горы», «Водограй», «На скорых поездах» — стали настоящим украшением ленты. А чего только стоит его поэзия к песне Валерия Громцева «Оставленные цветы»! Я нисколько не оговорился — поэзия высочайшей пробы.
Не сотрется никогда из памяти самый творческий, и потому напряженный до невозможности, период перед съемками фильма, когда бессонными ночами сидели мы на телестудии. Запись фонограммы делал знакомый уже Василий Стрихович. Репетиции. Оркестры. Аппаратура. Сотни дублей. Перепето столько же песен. Не знали покоя не только режиссеры фильма, но и Володя, София, Левко, Василий и Марийка Исак. Под утро буквально валились с ног, но едва выйдя на улицу, услышав щебет неугомонных птиц, мы будто возрождались…
В конце концов, в сенокосном августе участники съемок собрались в Яремче. Володя приехал с неразлучной гитарой. На композиторе — джинсы, синий спортивного кроя свитер. Володя стоит в кругу друзей. Взгляд его едва замечтавшийся. Голова гордо закинута назад…
В Яремче он часто напевал одну минорную французскую песню. Интерпретировал ее на удивление удачно. Эту песню пел в автобусе, когда мы возвращались со съемок. Пел, задумчиво вглядываясь через заплаканные от дождя окна на присмиревшие горы.
Если придерживаться строгой хронологии событий, упомянутым съемкам предшествовали наши встречи в Выжнице. В горный райцентр он приезжал утренним поездом, проводил с нами не один час. В результате родилось немало оркестровых песен, интересных замыслов. Например, песня «Эхо твоих шагов», которую вспоминаю я в минуты душевной печали. Спеть ее Володя предложил Василию и мне. После прослушивания сошлись на мысли отдать произведение моему напарнику по сцене. Она и прижилась в репертуаре Зинкевича.
По поводу выжницких встреч: Володя всегда был веселым и переполненным замыслов. Он носил при себе неразлучный (кофейного цвета) портфель, в котором, кроме книг, тетрадей, белого халата и стетоскопа, всегда лежала чистая нотная бумага. Любил Володя свой портфель по-особенному. Всегда с некоторым набожным трепетом щелкал замком, вытягивая рукописи новых произведений. Позже купил складной польский чемоданчик, но запомнился он почему-то меньше, хотя тоже колыхал его замыслы, сопровождал в дороге. Не меньше чемоданов дорогие мне воспоминания о его появлении в доме культуры, где он садился за старенькое фортепиано. Начинал напевать…
Однажды Володя приехал в Выжницу как никогда веселый, вызвал нас с Василием из дома культуры и сказал: «Ну-ка, ребята, послушаете сейчас…».
Володя сел на ближайшую лавку и запел:
Ой сделал парень две красные скрипки,
Разделил на двое снов своих красоту…
Я не отрывал взгляда от лица композитора. Оно было одухотворено. Поражал голос — удивительно крепкий, стальной и вместе с тем нежный и развесистый. Этот голос проникал во все закоулки сердца, оживал легендой и отдалялся-отдалялся, оставляя после себя боль и терпкий щем.
Где только и при каких обстоятельствах не приходилось нам встречаться, но ни разу не видел его за рабочим столом в черновицкой квартире. Складывалось впечатление, что Володя, вечно подвижный, пылкий любитель странствий, никогда не замыкает себя в четырех стенах. Побывав первый раз в квартире, я искренне посочувствовал ему. Жила семья Ивасюков на улице Маяковского. В Львове ему тоже выпала улица с таким названием. Телефонный аппарат не переставал звонить. Хорошие знакомые и люди, которых он часто и в глаза не видел, не давали ему покоя. Где тут было до работы!…
На этот раз Володя пригласил меня и Василия Зинкевича. Семья Ивасюков получила новую квартиру, приводила ее в порядок. До недавнего времени композитор неугомонно бегал по хозяйству, ища то замки, то шпаклевку, то краску, а теперь ждал нас с таинственной улыбкой.
— Так что, дед, надо ехать в Москву. Вызывают на «Песню–71», всесоюзный финал. Под оркестр Силантьева ты, Василий и я должны спеть «Червону руту». Аранжировать песню придется мне лично. Для большого состава музыкантов не пробовал никогда, но надо…
Увидев в наших глазах радость и одобрение, Володя сел за свой рояль. Взял ля-минорный аккорд.
— Тут, я думаю, — сказал он, — лучше будет, если вместо женского голоса прозвучит гобой…
К Володе на квартиру мы приходили несколько дней подряд. На телефонные звонки просто не отвечали, погрузившись с головой в работу. На своеобразных репетициях Зинкевич и я напевали песню, а Володя сверял оркестровку. Почти все оркестровки, кстати, он всегда писал сам. Каждую воспринимал, будто «уберю» человека. Часто любил повторять: «От того, как оденешь песню, в значительной мере будет зависеть ее звучание». Ему, как автору, легко было находить нужнейшее одеяние. Особенно он любил писать партии «для дерева», т. е. для деревянных духовых инструментов — гобоя, флейты, фагота. Во время наших репетиций на его рояле лежали также тома для оркестрирования больших симфонических оркестров. Они будто проявляли его давние мечты подкрепить свои знания консерваторским образованием.
В Москву вылетали мы декабрьским холодным утром. В самолете, держа ноты на портфеле, Володя дописывал оркестровку. К реву двигателей его память приобщала голос флейты, гобоя, скрипок и… волнение, волнение…
На Буковине мы оставили настоящую золотую осень. Москва же встречала снегом…
Финал конкурса «Песня–71» собрал немало звезд тогдашней эстрады: Магомаев, Хиль, Кобзон, Зыкина, начинающий Лещенко… Десятки известных имен. К участию в конкурсе допускались даже композиторы без консерваторских дипломов. Теперь им почему-то закрыта дорога. Из-за необдуманного, как мне кажется, ограничения, сколько замечательных песен мы не услышали вообще или же услышали с непростимым опозданием.
Наш выход на сцену. Мы с Василием появились в белых стилизованных гуцульских костюмах. Ослепительно сияли прожекторы. Телевизионные камеры, приближение волнительной минуты ощутимо сковывали поведение. И еще большой симфонический оркестр. После заключительного голоса гобоя мы взяли первые ноты. После конкурса критика назвала наше выступление выдающимся. Владимиру Ивасюку был вручен диплом лауреата фестиваля и миниатюрный рояль с надписью «Песня–71». Всем нам еще подарили метровые макеты Останкинской башни, на которых мы оставили свои автографы.
Не прошло и года после выступления на «Песне–71», как «Смеричка» на крыльях «Водограя» и «Горянки» Левка Дутковского стала лауреатом Всесоюзного телеконкурса «Алло, мы ищем таланты!». Ему предшествовало, кстати, не менее волнительное для нас событие — полуфинал в Черновцах. Он проходил в Мраморном зале университета. С микрофоном в руках к Володе подошел ведущий программы Саша Масляков. Композитор от волнения начал было краснеть, но быстро взял себя в руки:
— Учусь в мединституте. Пишу песни. Мой любимый ансамбль — «Смеричка»…
Володя говорил медленно, взвешивая каждое слово. Кто-то помнит, наверно, его интервью в телепередаче. Нет смысла его повторять. Остается лишь добавить, что говорил он чистейшую правду. Не играл со зрителем в «кошки-мышки». Удивляться не приходится, так как актерства он не терпел, хотя популярность среди почитателей эстрадного искусства, специфика творчества композитора создают соответственно благоприятный грунт.
Выступали мы также на заключительном концерте «Песня–72». Наш «Водограй» получил популярность. Володе, среди других маститых композиторов, вручили знакомый миниатюрный рояль — вторую награду за участие в фестивале всесоюзного ранга.
«Смеричка» на некоторое время свернула свою деятельность. Казалось, должно было бы воцариться затишье, но это только казалось. За ансамблем закрепилась слава первого ВИА Украины. Песня и фильм «Червона рута» дали название коллективу Черновицкой филармонии во главе с Софией Ротару. Через год в Днепропетровске возник ансамбль «Водограй». А о любви зрителей уже и говорить не приходится — «Смеричка» пустила в нашу землю, человеческие сердца глубокие корни.
С какого-то времени областная филармония стала вести переговоры с отдельными участниками ансамбля. Левко, Василий и я разрывать с Выжницей не захотели. На профессиональную сцену подалась лишь София Ротару, которая включила в свой репертуар немало наших песен. Это «Червона рута», «Водограй», «Эхо твоих шагов», «Оставленные цветы», «В Карпатах ходит осень» Левка Дутковского, со временем пришла очередь и «Двух перстней», «Песни…», «Двух скрипок».
Но соблазн «большой сцены» взял все-таки верх. С первого апреля, после долгих «торгов» и обещаний со стороны тогдашнего заместителя директора филармонии Фалика, «Смеричка» официально начала считаться коллективом филармонии. Любовь к искусству и возможность нести со сцены лучшие произведения эстрады заставили каждого забыть о временных трудностях. Мы сожгли мосты, которые велели в Выжницу на самодеятельную сцену. Впереди были новые встречи с самобытным и талантливым композитором Владимиром Ивасюком.
После долгого перерыва Володя встретился со «Смеричкой» в Киеве, где мы готовились к ответственным концертам. Вдохновенный, как всегда, с юмором, он любил хоршо посмеяться и своей веселостью заряжал остальных. Снаряженный ластами и подводным ружьем, задержался с нами, чтобы показать несколько новых песен, хотя в Бердянске, на родине матери, его ждали родители.
В Киевской филармонии есть очень красивый старинный зал и замечательный рояль, не знаю, какой вид имеет этот зал после реконструкции сейчас, но тогда, когда там Володя заиграл новую песню «Два перстня», он был непревзойденный. Эта песня и поныне в моем репертуаре в венчике попурри на темы песен «Смерички». Там есть «Червона рута», «Водограй», «Золотоволоска» (которую он почему-то не любил и всегда просил снять ее, не записывать на пластинку, не петь на телевидении, но, на удивление, эта песня всегда нравилась людям, и поныне приходят на сцену записки, письма, чтобы исполнить эту песню или прислать ноты и слова).
Тем же летом, в Крыму, проводился первый всесоюзный фестиваль «Крымские зори» (который позже стал международным). В Симферополь, загорелый, черный, как негр, приехал Володя. Мы спешили по улицам полуденного знойного города к филармонии, в прохладный уют зала, где было фортепиано. К тому времени у меня было несколько замыслов по вокалу, по манере исполнения голосового диапазона, и я признателен ему за нужный совет и помощь.
Вдруг он своими немузыкальными пальцами сделал отвесный пассаж на фортепиано и запел новую песню «Когда между нами не было ничего…».
Это был уже новый Володя. Ощущалась философия, как в стихах, так и в музыке, тонкое отображение любовных переживаний пронизывало произведение невидимыми лучами настоящей поэзии, поэзии-музыки.
Володя с сестрой Галиной перевелись на учебу в Львов. Наши встречи стали нечастыми, хотя судьба осталась к нам благосклонной, как всегда. И как-то он попросил помочь в организации концерта для студентов Львовского мединститута.
Число 13 имела также квартира в Львове, куда Володя вскоре переехал, вступив к тамошнюю консерваторию и заочно оканчивая мединститут. Несмотря на свою так называемую «несчастливость», оно не принесло студенту-композитору неожиданных неприятностей. Наоборот, с Львовом связан более плодотворный период его творчества. Что могла дать учеба в Черновцах? Одни неприятности. Его натура не вкладывалась в обычные рамки вуза, чересчур уже «выпирала» страсть к творчеству. Ни для кого не секрет, что даже в мединститут принимают не только людей, с призванием в медицине… Володя составил приятное исключение, человеком, которому наука давалась легко. Это сможет подтвердить каждый преподаватель института, кто сейчас жив-здоров. Но учиться ему было тяжело. Выражение «в своем крае пророков нет» срабатывало безотказно. Популярность композитора и хлопоты обычного студента ужиться не могли и были хорошей почвой для завистников. Кое-кто чересчур ревниво заботился о чести вуза (которую понимал по-своему) и вместо любви и доброжелательности создавал неприятную атмосферу, а отчасти и откровенную насмешку из призвания. А в Львове Володю ждали условия, благоприятные для окончания института и вступления в консерваторию. Табличка с цифрой 13 на двери его квартиры не была помехой…
И вот под вечер мы выехали в направлении Галичины. Первым препятствием на пути был мост через бушующий Черемош. Теперешнего моста из Выжницы на Куты еще не было, транспорт, даже пассажирский, шел вброд. Никогда не забыть ощущения, когда переполненный автобус с надрывом одолевал дикое сопротивление воды, переваливался с камня на камень и в любую минуту мог перекинуться. Еще скорее должен был заглохнуть двигатель. Не одному из нас, как мы позже узнали, думалось: «Остановись техника посреди течения — прощай счастливое будущее ансамбля». К счастью, тогда все обошлось.
Древний Львов встретил немного мрачно. Со временем мы убедились, что за его пасмурностью, как у людей, прячется неподдельная красота и великая искренность. Люди города Льва встретили наше выступление, даже еще прибытие, неожиданно доброжелательно. Концерт проходил в академическом театре им. М. Заньковецкой. Отношение львовян к ансамблю мы почувствовали уже тогда, когда в зал невозможно было пройти. Перед дверью толпились сотни людей. На стороже нашей безопасности стоял наряд милиции. Любовь к артистам прокладывала дорогу еще не через такие «пробки». Эта любовь часто сопровождалась дружескими аплодисментами. Концерт, что называется, прошел «на ура». В конце вспыхнули настоящие овации, особенно после того, как на сцену вышел Володя. Доброжелательность публики вскоре заставила вообще забыть о наших временных трудностях. Это высочайшая оценка, которую только может желать себе служитель сцены. Она не равняется даже с высочайшими знаками отличия или хвалебными статьями в прессе.
Не могу не вспомнить выступление «Смерички» после присвоения ей областной комсомольской премии им. Героя Советского Союза Кузьмы Галкина. 1972 год. Отчетный концерт по случаю знаменательного всем события. Проведение его предлагалось в актовом зале университета, который не может вместить даже пятой части желающих. Какие-то ловкачи начали рваться на второй этаж через разбитое окно. До сих пор не помню, каким образом удалось пройти мне. Лучше всего было, конечно, спрятаться в тишине раздевалки. Относительной, конечно. Был вызван наряд милиции. Отсутствие билетов и маленькие размеры зала — едва ли такие аргументы подействовали бы на желающих попасть на концерт.
Вскоре в застекленную дверь служебного входа постучал Володя Ивасюк. Не зная его в лицо, дежурная наотрез отказалась его впускать. Пришлось все объяснить. Композитор зашел внутрь без единой пуговицы на плаще. Сестра Галя ступала ему шаг в шаг. «Что же это творится, дед? — спросил он. — Так, чего доброго, даже солистов не пропустят».
Владимир Ивасюк был убежден, что настоящая ценность ансамбля находится в прямой зависимости от продолжительности зрительской любви. Делил публику на секундных и настоящих, которые не отрекаются от любимого коллектива даже тогда, когда масса снимает его с пьедестала, на который сама его вознесла. К творцам сценического чуда приверженцы его часто относятся слепо. Эти приверженцы приходят и пропадают, в зал ведет каждого меньше увлечение, больше — мода, тотальное признание или же случайность. Умостившись поудобнее в кресле, они хотят — и все тут! — слышать только то, что им по душе. Но Володя никогда не шел и не советовал нам идти на компромисс со зрителем.
Владимира Ивасюка признавали как талантливого композитора и вместе с тем любили. Не каждому выпадает объединить в себе такие, часто диаметральные, понятия. Ему удавалось. Его объявляли «любимцем», но он реагировал спокойно. Уважая любовь и похвалу людей, которых ценил, автор «Червоной руты» довольно снисходительно относился к ажиотажу со стороны. Володя хорошо знал о жестокости зрителя. Застолья, встречи, комплименты и частое злоупотребление спиртными напитками обозначаются непременно на требовательности к себе, приводят к переоценке собственных возможностей. Исподволь идея теряет необычные качества и прописывается в пределах достижимости. Непростимо больно, когда снисходительность и вино взаимосвязаны.
«…Что же это делается, дед? — произнес Володя, потирая синяк под левым глазом. Обернувшись к сестре, он добавил: — Вот тебе, Галя, и «Смеричка»! Ты когда-нибудь надеялась на подобное?!…» Это был не только успех «Смерички». Возможно, только на треть. Две части его Володя мог приписать себе, своим песням, за которые иногда получаешь синяки и теряешь пуговицы…
