Книги о Владимире Ивасюке и песенники

Молнии бьют в самые высокие деревья

7

С отцом Ивасюком на разных литературных мероприятиях встречался чаще, чем с сыном, но то были встречи знакомых литераторов. Возможно, что такими и остались бы наши отношения, если бы не Владимир, быстро стававший знаменитым, отказался писать песни на тексты «рифмоплетов», а работал с поэтами, которые понимали в песнях. Это не очень нравилось забронзовевшим классикам и тем, кто себя считал классиком. Ему завидовали его же преподаватели, которые были членами Союза композиторов, имели научные звания. Вспоминаю, с одним из них познакомился в Моршине. Спросил, как он относится к талантливому поэту и композитору-новатору, песни которого знали уже не только в Украине, а и в Союзе знают и за рубежом. Тот иронично бросил:

— Попоют да и забудут.

Но вопреки таким «пророчествам» слава Владимира распространялась, росла и зависть, множились слухи, обрастало ними имя кумира молодежи. Софию Ротару называли то женой Ивасюка, то любовницей, а она и на украинском языке перестала общаться. Молодым умер ее муж — украинец Евдокименко. Ныне много говорят и пишут о Вячеславе Иванькове — Япончике, которого расстреляли в Москве при выходе из ресторана. О нем кое-что рассказывала подруга Софии, но это отдельная тема. Япончик к Володе отношения, пожалуй, не имел никакого. Да, в конце концов, Володя был в Львове, София — в Черновцах и Ялте, а я — в Ивано-Франковске. Два соавтора песен то по телефону общались, то письмами. Вот два письма Ивасюка ко мне, в которых есть то, чего не знают почитатели творчества Володи.

Привет, Степан!

Спасибо за присланные стихи. Раньше написать не мог, потому что долго был в Киеве на записях. Вот так. Стихи сами по себе неплохие, но это не то, что мне нужно.

Поясню детальнее.

Скоро «Галич-фильм» будет снимать музыкальную ленту о наших краях — Карпаты, Подолье, Львов и т. д. Для этого фильма нужна песня для финалу — веселая, сюжетная и с использованием определенных фольклорных интонаций. Желательно, чтобы в процессе действия можно было использовать также и лейтмотивные средства, которые должна дать эта песня.

Одним словом — коллизия, сюжет (остроумный и веселый), размер пусть тебя не волнует и количество строф также.

Попробуй. Если удастся — режиссер и я будем тебе очень благодарны.

Привет жене.

P. S. Если не сможешь сделать все до Нового года — дай мне знать.

1976, Львов.

Степан, привет!

Твое стихотворение «Повеял ветер…» очень хорошее.

У меня есть надежда, что получится неплохая песня.

Если у тебя есть еще что-то — присылай немедленно, потому что вскоре я буду записывать несколько пластинок.

И еще одна проблема целиком личного характера: я хотел бы на несколько дней махнуть на ваш знаменитый «Беркут». Приблизительно в конце января или в начале февраля. Думаю, что ты знаешь, как можно мне договориться с администрацией или с кем-нибудь другим относительно 2–3–4 дней. Дай мне знать.

А стихи присылай немедленно, потому что нужно время, чтобы все хорошо сделать.

Привет жене (…)

1978, Львов.

Когда я был депутатом Верховного Совета Украины первого демократического созыва, поэт Юрий Рыбчинский рассказывал мне, как в Москве подводили итоги телефестиваля «Песня–78». Эту передачу на центральном телевидении придумала журналистка-москвичка Татьяна Коршилова, которая очень благосклонно относилась к Владимиру Ивасюку. Татьяна была автором передач «Концерт после концерта», «Алло, мы ищем таланты» (среди первых победителей этой передачи был певец из Ивано-Франковска Виктор Петренко). На итоговую передачу Т. Коршилова пригласила победителей: Владимира Ивасюка, Юрия Рыбчинского, Вадима Ильина, генерала-армянина, который вырос на Харьковщине в украинской семье, Алексея Экимяна (кстати, он возглавлял московский криминальный розыск (МУР) и тоже загадочно погиб молодым в автоаварии), еще многих поэтов, композиторов. Украинский армянин тоже писал песни. Он приказал своим подчиненным встретить на вокзале украинских поэтов, композиторов и привезти к нему домой. Люди в гражданском не сказали, кто они такие и куда везут украинцев, и исполнители, поэты и композиторы в легковой машине насторожились.

Генерал Экимян встретил их дома. Понятно, что была рюмка и к рюмке. Экимян выпытывал у Ивасюка:

— Как это на тебя нашло, что ты сумел написать «Червоную руту»?

Володя рассказал, что пленила его мелодия осенью 1969 года, когда учился в медицинском институте. Премьера песен «Червоная рута», «Водограй», «Я пойду в далекие горы» произошла 13 сентября 1970 года, когда записали телепередачу на Театральной площади в Черновцах. Автор пел свои произведения в дуэте с артисткой областной филармонии Лялей Кузнецовой, о которой ныне почти не вспоминают, потому что все затенила София Ротару. Ляля работала в филармонии лишь год. Она имела прекрасное колоратурное сопрано. Когда на студии телевидения с вечера до шестого часа утра шла запись «Червоной руты», к оркестру добавили виолончель, но песне все равно чего-то не хватало. И Ляля придумала рефрен, ставший словно крыльями мелодии Ивасюка. А еще нужно вспомнить заместителя директора Черновицкой облфилармонии Пинкуса Фалика, сумевшего прислужиться многим украинским певцам, которые жили в Черновцах, чтобы их знали во всем Союзе.

Побольше было бы таких евреев!

Ивасюку хотелось кому-то вылить то, что седело на душе, и он рассказывал о себе, а еще спросил генерала-композитора:

— А что делать, когда тебе переступают дорогу какие-то неизвестные люди и угрожают расправой?

— Кому? — спросил Экимян, автор «Солнечного дождя» и других песен на слова украинских поэтов.

— Да меня уже дважды перехватывали.

— Я в таких случаях пишу заявление в милицию, излагаю в нем, какой у них внешний вид, что хотели, и их ловят.

Этот разговор слышал композитор Вадим Ильин. Когда Ивасюк погиб и Экимяну рассказали, какие публикации об Ивасюке появились в прессе, какую легенду создали следователи, то он сказал:

— А что мне от того звездочек увеличится на погонах, если я напишу, что Ивасюка убили и повесили? Я должен оберегать таких людей, как он, а не уберег.

Говорят, что Экимян было взялся за дело Ивасюка, но тоже заплатил жизнью.

Да, в Львове Ивасюку было и хорошо, и плохо. Отец Владимира недобрым словом вспомнил Анатолия Кос-Анатольского, отказавшегося аттестовать юношу за второй курс, но композитор Богдан Шиптур, который учился с Владимиром Ивасюком у этого профессора, говорит, что грешно писать и говорить плохо о Шевченковском лауреате, который делал все по-справедливости. Учебная программа есть учебной программой, и ее нужно исполнять, если ты пришел добывать знания, а Владимир пропустил очень много занятий, потому что писал музыку, ездил на записи песен, телепередач, на фестивали, разные действа. Конечно, холостяковал. Кос-Анатольский требовал то, что должен требовать профессор от своего студента, и не более. Об исключении В. Ивасюка из консерватории и его восстановлении написано много. Как видим, с Владимиром Ивасюком приблизительно повторилось то же самое в Львове, что случилось с ним в Черновицком медицинском институте. Само исключение стало причиной того, что врач Владимир Ивасюк придумал себе болезнь, чтобы остаться в консерватории. После гибели это используют для дискредитации композитора. Но Владимир Ивасюк еще был живой. Вместо А. Кос-Анатольского преподавателем композиции стал Лешек Мазепа, который в музыке не оставил никакого следа. Понятно, что чему-то научить Ивасюка этот профессор не умел и не мог. Ему выгодно было вести такого талантливого студента. Когда мы без священника (эпоха воинственного атеизма) хоронили юного гения Владимира Ивасюка, над могилой выступали поэты Ростислав Братунь, Роман Кудлик, профессор Лешек Мазепа, студент Левкович. Последний вскоре выехал в Израиль, а Мазепа, когда вышел на пенсию, вернулся на свою историческую родину — в Польшу.

Секретарь Львовского обкома КПУ Яремчук, чекисты ненавидели кумира молодежи. О Яремчуке ходили слухи, что он «крутит» со студенткой, которая хочет «обкрутить» Володю. Партократ включал ее в туристические группы, которые ездили за границу. Как формировались эти группы, несложно догадаться. Меня туристом ни одного раза не пустили за границу. Невыездные мы были оба. Ивасюк говорил поэту Юрию Рыбчинскому и композитору Ильину, что хочет переехать в Киев или же вернуться в Черновцы. Киев был более привлекателен. Тут легче записывать песни, выходить на радио, телевидение, иметь связи с артистами. Об этом он говорил друзьям в Ворзеле в Доме творчества композиторов, где москвичи записывали передачу «Песня года».

Была зима. Ивасюк сказал, что нужно кости размять, потому поехали в Конча-Заспу, где был бассейн для олимпийской команды. Владимир любил воду, хорошо плавал. Об этом свидетельствуют и песни: «Червоная рута», «Водограй», «Словно стаи птиц», «Над морем». Но еще больше он любил горы. Да разве отделишь воду от вершин, если каждый поток, каждая речка привязаны источником-головицей к горе?!

Теперь мне прояснилось, почему он после того, как мы написали песню «Шумит пшеница, как Дунай», так часто звонил (чаще, чем писал) и просил где-нибудь в горах договориться, чтобы там зарезервировали места для него и киевских друзей, обещала София Ротару прилететь, приглашал и меня, ведь нужно же отойти от хлопот, занятий, студий, музыки и всего, что истощает тело и душу. Я рассказал композитору легенду, из которой может получиться что-то большее, чем песня. Агитировал меня писать либретто оперы или же балета. Я загорелся писать, но не знал, как это делается. Поедем в горы — обговорим все, но теперь Володе нужно сдать экзамены. Ему позволили за один год сдать экзамены за третий и четвертый курсы. На Кос-Анатольского не нарекал. Не слышал от него нареканий и на других преподавателей, разве что немного иронично говорил о некоторых пиитах и композиторах-однокурсниках. Но это бывает со многими в таком возрасте. Ошибался и Володя, когда хвалил одногруппницу, что будет из нее хороший композитор, а композитора из нее, к сожалению, не получилось.

На фольклорную практику студенты ездили в самое теплое на Ивано-Франковщине село Городницы Городенковского района, которое над Днестром. Там есть красные скалы, которые нагревает солнце, словно гигантский камин, и Днестр греет. Потому сюда быстрее всего (почти на три недели раньше) приходит весна. Черешневое, вишневое, яблочное, помидоровое, огуречное, капустное, перцевое, цветочное и песенное село, бывшее когда-то городком. Рассказывают легенду, что в каком-то из колодцев спрятан Золотой Лев. А еще тут до отравления реки Стебниковским серным комбинатом хорошо ловилась рыба. Владимир Ивасюк как настоящий сын села укутывался в советскую фуфайку и то приседал, то ходил с удочкой по берегу Днестра, а невысокий ростом Богдан Шиптур из Радчи Тисменицкого района Ивано-Франковской области фотографировал однокурсника-рыбака.

Но теперь Владимира Ивасюка и его киевских друзей манил не Днестр, а горы.

Я пошел к главе Ивано-Франковского облпотребсоюза Степану Гранату (хороший был руководитель!), он захотел больше знать о композиторе, и я ему в кабинете что знал, те и рассказал; Гранат зарезервировал места на Татарском (Яблунецком) перевале в отеле-ресторане «Беркут», где Ивасюк был уже, когда снимали телефильм. В той ленте есть кадр, когда Володя, словно сокол, вылетает из гуцульского терема на границе двух областей и руками-крыльями ухватывается за косяки гуцульского терема, который на полтора метра с прикарпатского бока влез на закарпатский. Вернувшись из облпотребсоюза, я позвонил во Львов, чтобы сказать, что есть где спать и будет что есть, но Володи дома не было, и я разговаривал с его матерью, приехавшей к сыну из Черновцов. Мать просила меня по телефону, чтобы я в горах постоянно был с Володей и самого не оставлял. Я говорил матери, что в горы не поеду, потому что пишу роман, а еще шутил, что пора парня женить.

Когда Володя после отдыха в горах, где были киевляне и Татьяна Коршилова с центрального телевидения из Москвы, приехал в Ивано-Франковск, я ему говорил то же самое:

— Женись, ведь старого парня женить — как старого коня продать.

— Старик, а разве я такой старый?

— Запорожцы в тридцать пять женились.

Ему тогда исполнилось 29 лет. Передавал привет от отца, а я — отцу Михаилу тоже передавал через сына. Привез пластинку «Песни Владимира Ивасюка поет София Ротару». Никто такого прекрасного диска не имел. На титульном боке конверта Володя смотрит с прекрасного цветного фотопортрета, а София стоит в синих джинсах с другой стороны. Написал мне на пластинке: «Дорогому Степану Пушику на творческие успехи, на наше сотрудничество, с наилучшими пожеланиями. В. Ивасюк». Подарил работникам радио еще несколько пластинок. А одна работница радио шептала мне на ухо, чтобы я попросил, чтобы композитор обратил внимание и на нее. Я сказал Владимиру, что он хороший рыбак, потому что одна рыбка, которая когда-то была неплохой артисткой драмтеатра, уже клюнула, но хочет, чтобы он подарил свой диск. Женщина поцеловала его за пластинку и повела в фонотеку, где хранился рулон с его песнями. После посещения радиокомитета пошли на кофе, и Светлана пошла с нами. После кофе я понял, что третий лишний, и оставил их обоих… Это за нее мать Володи ругала меня.

После того, как Володя Ивасюк пропал, а отец попросил поискать его в Ивано-Франковске, то я сначала подумал, не задержался ли он у Светланы, но она его не видела. Предчувствовала, что случилась беда, потому что заплакала. Я расспрашивал обо всем до деталей, потому что через несколько дней после ее знакомства с Владимиром я звонил в Львов и не рад был. Взяла трубку мать, София Ивановна, и «отчитала» меня, как маленького мальчика:

— Что за невоспитанная женщина цепляется к нашему сыну? Звонит, просит к телефону, говорит, что любит Володю. Вы должны ее знать…

Думал, что ответить матери, которую в глаза еще не видел. Успокаивал, что ничего серьезного нет и не было, что любая женщина влюбится в такого сокола. Еще один раз разговаривал я с ней по телефону, когда Володя бесследно пропал. Увидел ее на похоронах и на поминках. Она взяла мою руку в свои обе и говорила: «Я когда-то говорила вам, что самого Володю нельзя оставлять нигде». — «Я ваши слова только сегодня понял».

С Володиной тетей познакомился я 20 ноября 1977 года. Возил в журнал «Жовтень» свою новую прозаическую книгу «Ключ-зелье», но ее в журнале не напечатали. Первая прозаическая повесть «Перо Золотой птицы» получила отклик и тут, и за границей. В редакции выбросили отдельные разделы, сократили мое произведение. А кто-то все скопировал и передал за границу. Газеты напечатали статьи, а по радио передали, что тираж журнала с моей повестью уничтожен, что судьба автора неизвестна. Писатель Роман Лубкивский был тогда в составе делегации на сессии ООН, министр иностранных дел Шевель прочитал публикацию, которая была в «Свободе» проиллюстрирована какой-то моей фотографией, и сказал Лубкивскому опровергнуть это. Но после такого шума было мне дома нехорошо. Периферийные идеологи считали, что и им нужно реагировать. Меня пригласили поехать в Бая Маре, к румынам, а за то время кагебисты двое суток наводили шмон в моей квартире. Еще и старые монеты украли. Работники журнала «Жовтень» не знали, чем все закончится. Новую вещь в журнале не напечатали. Правда, отклонили рукопись не сразу.

Работники журнала приходили в редакцию к 14-ти часам, и у меня, приехавшего из Ивано-Франковска, до полудня было время нанести визит Володе Ивасюку на Маяковского, где семья получила кооперативную двухкомнатную квартиру; Володя начинил свое «певчее гнездо» аудиоаппаратурой (музыкальным комбайном), пианино, библиотекой. Когда мы дискуссировали и слушали музыку, тетка управлялась на кухне. Владимир прокручивал мне новые записи своих песен. Переписал для меня новосозданную песню и на мои слова. Ее исполняло трио бандуристок Львовской филармонии. Говорил, что в Львове есть Иван Миколайчук, занятый в новом фильме, не у меня не было времени искать нашего общего друга, с которым холостяковал на Гуцульщине, когда Иван снимался в «Тенях забытых предков». Говорили мы и об отце Володи, об общих друзьях-поэтах: Ростиславе Братуне, Романе Кудлике, Богдане Стельмахе. Пошли пообедать к какое-то кафе. Я признался ему, что имею неприятности из-за шума зарубежных голосов, публикаций, в которых делают меня диссидентом. Я прочитал в его синих глазах и на лице, что и с ним что-то делается такое же, но мы еще не были настолько близкими, чтобы исповедоваться друг другу до конца и обо всем.

Говорили мы и о тех девушках и женщинах, которые не дают творческим людям жить, но без них не было бы песен. Подколол товарища за работницу из ивано-франковского радио, бывшую артистку Светлану, из-за которой получил я от его матери «шляпу». Что сказал на это Владимир, я тут не напишу… Володя был свободная птица, а я — женатый. «Ничего, юноша, скоро и тебе какая-нибудь сядет на шею», — шутил.

Редактор Мирослав Скочеляс пригласил нас на «Высокий замок» выступить на телевидении. Я приехал, думал, встретимся, поговорим, а Володя полетел в Москву на всесоюзный конкурс молодых композиторов. Услышал, что он уже пишет «серьезную» музыку, то есть инструментальную, Львовский музыкально-драматический театр имени М. Заньковецкой берется ставить инсценизацию по роману Олеся Гончара «Знаменоносцы», Ивасюку заказали написать музыку к спектаклю. Для Володи эта работа очень ответственная, ведь уважение к автору романа передавалось еще с школьной парты, а в семье Ивасюков романист был взлелеянный особенным уважением. Это отец привил сыну любовь к творчеству украинского интеллигента номер один. Однажды я спросил Володю, знает ли он, как выглядит красная рута? Ответил, что в сборнике Владимира Гнатюка есть коломыйка о руте красной. Я сказал ему, что на Черногоре цветет рододендрон восточно-карпатский, который называют красной рутой. Договорились, что летом отправимся в Кедроватый, где есть кресло Довбуша выбитое в камне, и на Поп-Иван, где цветет красная рута. Но злые люди сделали так, чтобы композитор не увидел зарослей красной руты, за которой присматривают карпатские лесные девы нявки, которых на Закарпатье называют повитрулями.

Когда Володи Ивасюка уже не было, поехал я с семейством в бойковскую Схидницу, которая за Бориславом. Мои отдыхали, пили минеральную воду, а я собирал фольклор, писал, путешествовал по горам, расспрашивал людей обо всем, что меня интересовало. Там я увидел садовый цветок, который называют красной рутой. Хозяйка-цветочница говорила, что знала Володю Ивасюка. Был он в горной Схиднице дружбой на свадьбе у кого-то из львовских друзей, заходил в ее дом, а, когда возвращался в Львов, то кому-то схидницкого молока взял для детей… Другой городской парень не захотел бы молоко в бутыли везти, а композитор и поэт Ивасюк вез.