Страницы памяти Владимира Ивасюка

• вверх
• в начало
• назад
• вперед
• в конец

Книги о Владимире Ивасюке и песенники

Молнии бьют в самые высокие деревья

8

Часто думаю о том страшном 1979 годе. Глава КГБ СССР Юрий Андропов по костям соратников лез к высшей власти. На генерального секретаря и главу Президиума Верховного Совета СССР Леонида Брежнева было несколько покушений. Тибетский кот, которого в Индии генсеку подарил Далай Лама, спас жизнь тем, что схватил Брежнева зубами за штаны и не выпустил из квартиры, когда тот ехал на работу (через несколько минут случилась авария, когда машина Брежнева мчалась в направлении Кремля). Во второй раз, когда генсек встречал космонавтов и террорист в форме милиционера ошибочно застрелил водителя и поранил космонавтов, думая, что Брежнев будет ехать впереди. В Ташкенте, когда генеральный секретарь КПСС посетил авиационный завод, на него обвалились леса, но охранники успели прикрыть его собою, при этом сломавши лопатку. Брежнев был в состоянии клинической смерти, но светила науки вернули его с того света к жизни. Он просился на пенсию, а окружение не отпускало. Его преемниками видели первого секретаря ЦК Белоруссии Машерова, главу Совета Министров Алексея Косыгина, Владимира Щербицкого… Косыгин попал в автоаварию, чудом спасся, а Машеров погиб, когда в его авто врезался автомобиль с картошкой. У Брежнева в КГБ был свой «наблюдатель» за действиями Андропова — свой шурин-винничанин Семен Цвигун. Но однажды его нашли мертвым в машине. Пошло гулять, что застрелился из пистолета своего водителя (???), но не хотелось в такое поверить. О Брежневе ходили десятки анекдотов, которые кто-то фабриковал, наверное, специально. Компрометировали старого лидера. Брежнев своим преемником хотел видеть первого секретаря ЦК КПУ Владимира Щербицкого, но Андропов добивал Брежнева то скандалом вокруг его дочки, то другими резонансными делами. Брежнев вынужден был сделать его вторым человеком в стране, а фактически завтрашним генеральным секретарем и главой Президиума Верховного Совета, но его уже искал червяк.

Мудрым правителем оказался американский президент Джимми Картер, но советские спецслужбы скомпрометировали его тем, что в Иране был организован переворот и к власти пришел духовный лидер — аятолла Хомейни. В Тегеране иранцы фактически пленили американское посольство. Картер послал десант на выручку заложников, но вертолеты попадали в пустыне, что стало падением Картера и приходом к власти нового президента США Рональда Рейгана, который СССР назвал империей зла, начал «крестовый поход» против ослабленной войной в Афганистане империи, доведя ее до распада. Об этом президенте США будут еще долго писать и говорить. Американцы в Ираке привели к власти Саддама Хусейна, которого через два с лишним десятилетия ликвидировали.

Большую трещину дал так называемый социалистический лагерь, когда Папой Римским стал полуполяк-полуукраинец Кароль Войтила, в Польше гремела «Солидарность». Террорист-наемник турок Агжа стрелял в Папу, но не убил. Кремль планировал бросить на Польшу войска и задушить «Солидарность», но сначала (в конце 1979 года) Андропов, Устинов, Громыко и Брежнев начали десятилетнюю афганскую войну, приведшую СССР к гибели. В 1979 году исполнялось 100 лет со дня рождения одного из наибольших палачей всех времен и народов Сталина, и сатанисты надеялись, что его реабилитируют.

Творческая интеллигенция не выдерживала душной атмосферы, и в Москве вышел альманах произведений, снятых с рукописей цензурой, под названием «Метрополь». Его упорядочил на квартире своей матери Лидии Гинзбург сын-писатель Василий Аксенов и еще молодой тогда сын советского дипломата, бывшего переводчика Сталина, а ныне известный в мире прозаик Виктор Ерофеев.

В. Ерофеев был на Буковине в мае 2009 года на Международном Шевченковском празднике «В семье вольной, новой…». В Черновцах на площади возле памятника Кобзарю слушал мою речь, в которой я говорил о Шевченковском лауреате Владимире Ивасюке. Но речь тут о времени, когда композитор был еще живой.

На совете руководителей стран по вопросам безопасности в Европе СССР брал на себя обязанность уважать права человека, а потому славно-явно арестовывать диссидентов уже не могли, потому и искали, как «припугнуть сволочей». К россиянам относились снисходительно, потому что российский шовинизм был в основе политики слития народов, а к нацменам — жестоко. Крылатой стала фраза поэта Николая Руденко, что в тайге даже ели говорят на украинском языке. В Советском Союзе, а особенно в Украине, каждая семилетка отмечалась арестами. При брежневском режиме арестовывали писателей, журналистов, художников в 1965-м году, во второй раз через семь лет — в 1972-м, а теперь на календаре был 1979-й. В марте в селе Погребах на Киевщине погиб затравленный кагебистами историк Михаил Мельник. В апреле загадочно исчез композитор Владимир Ивасюк, а в Ивано-Франковске ровно через полгода после гибели Ивасюка в городском парке был утоплен музыкант и композитор, еще моложе, чем Ивасюк, Владимир Яцола. Мартиролог можно продолжить. Еще есть так много зловещих семерок: 7 ноября 1917 года случился большевицкий октябрьский переворот, который бывший секретарь ЦК КПСС А. Яковлев назвал контрреволюцией, потому что настоящей революцией в России была Февральская. В том же году родился отец Володи — Михаил Ивасюк. Через 7 лет умер Владимир Ленин — архитектор подвергающей пыткам системы. После Голодомора 1932–1933 годов в «честь» 20-летия октябрьского переворота в конце октября и в начале ноября 1937 года в урочище «Садармох» вблизи карельского города Медвежьегорска расстреляли более 1111 соловецких заключенных, среди которых цвет украинской культуры и литературы. А таких мест десятки и сотни. Когда Михаил Ивасюк вернулся из концлагеря, в 1947-м, был голод и начались самые массовые вывозы в Сибирь и в Казахстан населения западных областей.

Но эту хронику можно продолжать и продолжать. Все это называется геноцидом украинского народа.

Меня удивляет, что Владимир Ивасюк родился в марте, как и Тарас Шевченко. Бесследно исчез в апреле, а в апреле Кобзаря выкупили из крепостничества. Хоронили Владимира Ивасюка 22 мая, в тот самый день, когда отмечаем перевоз тела Тараса Григорьевича в Украину. В. Ивасюк посмертно стал лауреатом Национальной премии имени Тараса Шевченко.

После похорон Ивасюка погибла московская тележурналистка Татьяна Коршилова, которая на центральном телевидении создала музыкальную передачу «Песня года», в которой песни Ивасюка выходили на первые места. Она поехала отдыхать по «Золотому кольцу» и погибла в автокатастрофе. Гибель загадочная и непонятная. В народе ходил слух, что андроповцы убрали Ивасюка, чтобы украинские песни не вытесняли из эфира российские. Тогда повсюду говорилось, что творится общественность «советский народ».

Но в марте 1979 года еще были живы и Татьяна, и Володя. Звонил, что написал на мои слова новую песню, которая прозвучит в передаче «Песня–79», что было бы хорошо, если бы мы на несколько дней вырвались в горы, отдохнули. Я сказал, чтобы сообщил за неделю. Володя сдавал экзамены за два курса, догонял утраченное. 20 марта (весна была ранняя) свалился, как снег на голову. Ему позвонила одна черновицкая пани, что приехала в Ивано-Франковск в командировку, хотела бы встретиться, и он примчался. Я был на литературном вечере.

Когда пришел, то услышал из уст жены, что звонил Володя Ивасюк, что хочет устроиться в гостиницу «Украина», а мест нет.

— Так почему же ты не пригласила к нам? Пусть переночует на диване.

— Он сейчас позвонит.

И в самом деле, прозвучал телефонный звонок.

— Ты где? Приходи к нам.

— Старик, я тебе привез нашу новую песню, но к вам я приду разве что завтра. Мне очень нужно устроиться в гостиницу и то в одноместном номере.

Я отправился в «Украину». Администратором работала моя знакомая кореянка. Я познакомил ее с юным гением. Она сразу же оценила красоту юноши. Комната нашлась. Володя был голодный, я пригласил его поужинать, но мест в ресторане не было, и нас примостили в банкетном зале.

— Так почему ты тут?

— Старик, понимаешь, одна журналистка еще где-то в районе. Вот твоя новая песня. Будет называться «Я еще не все тебе сказал».

— А почему не «Повеял буйный ветер из-за гор»?

— Так будет лучше. Назарий Яремчук записывает ее для телепередачи «Песня–79».

— Будет хорошая песня, старик! (Он называл меня «стариком», я его — «юнаком».) Я еще начал писать одну песню на твои слова, но нужен широкий припев, чтобы был простор для музыки. Но с ней пока что подождем, потому что сессия.

В горы мы не поехали. Володя еще позвонил из Львова, чтобы я срочно изменил одну строку, потому что «повіяв вітер і нарвав дощу» прозвучит двусмысленно. Я заменил на «у небі вітер накосив дощів» и передал по телефону Владимиру, но песня в передаче не прозвучала. Я думаю, что это была последняя песня, которую написал Владимир Ивасюк, но львовский поэт Николай Петренко убеждал меня, что последнюю песню композитор создал на его слова. Возможно…

Но в том году начало твориться что-то непонятное.

В апреле из Москвы из Союза писателей СССР пришло сообщение, что пройдет пленум, на который приглашают руководителей писательских организаций. Выпадало ехать на самый Великдень, 22 апреля. Ответственному секретарю писательской организации Павлу Добрянскому не хотелось поездкой портить праздник, и мы решили, что вместо него в Москву полечу как его заместитель я.

В издательстве «Советский писатель» выходила моя прозаическая книжка в переводе на российский язык. Взял командировку и полетел. В Москве был и Ростислав Братунь, даже выступал. Кстати, в это время Владимир Ивасюк звонил Р. Братуню домой, хотел что-то важное ему сказать, но жена ответила, что муж в Москве. Володя вздохнул: «Ах, как нехорошо». На пленуме и в издательстве я понял, что испуг возник по случаю выхода самиздатского «Метрополя». Меня это утешало, что именно москвичи зашевелились, хотя в конференц-зале Союза руководители о этом говорили с возмущением. Очень скоро в Москве началось шельмование литераторов, изгнания из Союза, выезды инакомыслящих за границу. В Украине давление было сильнее. Приблизительно 27 апреля, решив свои дела в издательстве «Советский писатель», я прилетел из Москвы домой, положил под дверью чемодан и быстро открывал двери, потому что звонил телефон.

— Алло, я слушаю!

— Это Ивасюк звонит.

— Ты что, юноша? Перепил, что так голос изменился?

— Это — отец. У вас нет нашего Володи?

— Я не знаю. Я был в Москве. Только-только с самолета. Возможно, что в городе он и есть.

— Его уже три дня нет. Позвоните мне, если что-то узнаете.

Не было Володи больше, чем три дня. После душа и обеда я отправился на радио к Андрияшко:

— Не был… Не видели…

Отсюда пошел в филармонию, где Володя когда-то наигрывал мне нашу песню. Не видели. В Дому народного творчества, в редакциях он тоже не был. О романе со студенткой Михайловой я тогда слышал только краем уха. Она, кажется, уже вышла замуж, работала не в Ивано-Франковске. Не видела его и та Светлана, звонившая ему во Львов и признававшаяся в любви, что рассердило Володину мать. Я набрал львовский телефон, но в квартире трубку никто не взял.

«Женить его нужно», — подумал, но какое-то недоброе предчувствие отрезвило меня. Я вспомнил, что Володя снился мне в Москве после того, как парторг союза долго болтал об идеологической борьбе, но все сводилось к самиздатскому «Метрополю». Тогда от москвичей я услышал значительно больше, чем от партийного функционера. После похорон Владимира пытался воспроизвести тот сон, но из какой-то мглы или мутной воды выплывал и исчезал его силуэт, а больше я не запомнил ничего. Шли дни за днями. Я думал, что парень нашелся, пригласит на свадьбу, но Ивасюка не было, ходили разные слухи, и тревога охватила мое сердце. Позвонил во Львов. Трубку взяла мать. Голос ее был такой неестественный, что я аж испугался. Она словно смеялась. На поминках сказала, что им кто-то злой звонил, что сын — в канализации. Еще через несколько дней заговорили, что подали на всесоюзный розыск. Был уже май, солнечный и горячий, а Владимир Ивасюк пропал 24 апреля 1979 года.

18 января 1980 року я записал в свой дневник: «Был у меня Богдан Шиптур из Радчи (однокурсник В. Ивасюка), который учится в Львовской консерватории на композиторском отделении в А. Кос-Анатольского. Богдан хочет писать песни и просит стихи. Рассказывает, что следователь вызывал его по делу гибели Ивасюка. В тот день, когда пропал Владимир, они оба должны были сдавать зачет у композитора Симовича, который был назначен на шестой час вечера. Ивасюк на зачет не пришел. Девушка, работающая в консерватории, видела Владимира с утра с двумя незнакомыми (не с консерваторскими) парнями. Стояли вместе с ним в черных плащах». Мы еще говорили много о том трагическом событии, но записать все в дневник — это выкопать обеим могилу. Кроме того, что в моей квартире кагебисты делали тайные «шмоны», какой-то «мой друг Виктор» (бедняга от названия села моего Викторово придумал псевдоним) жил у матери и, когда она шла на ферму, искал, где я прячу свои произведения. Из квартиры пропадали некоторые мои тетради и рукописи.

Когда похоронили Володю, я тихо начал расспрашивать знакомых о нем.

После похорон Владимира Ивасюка я разговаривал с Ниной Гречковской-Щербаковой, подругой юности композитора. Он ей однажды сказал:

— Мне постоянно кажется, что за мной словно кто-то следит.

Видел Володю 24 апреля 1979 года А. Левкович, его однокурсник, выехавший в Израиль.

На поминках 22 мая говорила мне мать Володи, что сын прибежал, свернул плащ.

— Зачем тебе плащ сейчас, когда так тепло?

— Я хочу ныне быть в этом плаще… — сказал и побежал, чтобы вернуться через месяц в гробу.

Говорили в том году, что приближается 100-летие Сталина, потому сталинисты и бросили лозунг: «100 лет — 100 смертей». В Туркестане солдат из автомата переснк поэта Азизова. Сказали, что это был дезертир. 29.02.1996 года советник главы службы безопасности Украины по правовым вопросам генерал-майор юстиции Владимир Пристайко на страницах «Литературной Украины» в статье «Как начиналась реабилитация» о том году писал: «Наставали времена постсталинизма, когда новая система власти пыталась сберечь и возродить все то, что было опорой «культа личности» и даже тех, кто просто пытался реабилитировать уже самого “вождя народов”». Вспомним хотя бы статью «К 100-летию со дня рождения И. В. Сталина» в газете «Правда» за 21 декабря 1979 года. «Возможно, что оккупация Афганистана должна стать началом реабилитации эпохи сталинизма, продолжения этого же курса. До смерти Брежнева и прихода Андропова оставалось очень мало. Еще впереди была смерть первого секретаря ЦК КП Белоруссии Машерова…»

Весть о смерти Владимира Ивасюка привез в Ивано-Франковск молодой композитор Владимир Яцола, который вместе со студенческим девичьим ансамблем «Гуцулочки» записывался в Черновцах на телевидении. (Он был влюблен в руководителя ансамбля Анну Кушнирук-Дранчук, которой нравилось имя Галина, потому ее знали в Украине и за ее границами как Галю.) Яцолу нашли утопленным ровно через пять месяцев после похорон Ивасюка. Яцола мог развиться в хорошего композитора. Но на то время он еще не имел так много песен, как Ивасюк.

Владимир ивано-франковский ревновал Владимира черновицко-львовского к его славе. Вспоминаю, что он однажды без печали сказал:

— Ого! Уже нет твоего Ивасюка. Едут на похороны Василий Стрихович, Назарий Яремчук…

(Тут нужна информация о гибели юного ивано-франковского творца песен и музыканта, чтобы задуматься, не истребляли ли тогда именно молодых украинских композиторов. После окончания музыкального училища Владимир Яцола работал в областной филармонии, позже в педагогическом институте руководил эстрадным оркестром. Невысокий, не чернявый и не русый, немного сизоокий юноша, который заикался, ездил с «Гуцулочками» в Алжир и Японию. Они еще куда-то ездили. Но Анна Кушнирук вышла замуж за Дранчука. Через неразделенную любовь к Анничке, которой Владимир Яцола посвятил песню «Анничка», он перешел работать в институт нефти и газа.)

Что случилось с Владимиром Яцолой в тот октябрьский вечер, сказать тяжело. Его родители убеждены, что утопиться в пруду в парке он сам не мог. Кое-кто из медиков доверчиво рассказывал, что когда делали вскрытие, горло Володи было синее. Еще говорили, что в детстве он вел за руку сестричку, а подъехала автомашина и вырвала из рук брата девочку. Гибель сестрички вызвала заикание. Работница парка, подметавшая осеннюю листву, говорила, что поздно вечером пьяный Владимир бегал по парку и не без того, что кто-то нарочно или просто так пустил его чупасом в воду.

Друзья Яцолы рассказывали, что когда погиб Владимир Ивасюк, он сказал:

— Убили Ивасюка, а я буду второй.

Работник Дома народного творчества, а позже музыкально-драматического театра Олег Каминский рассказывал, что в 22 часа они оба стояли возле центральной городской почты. Оба были веселенькие. Каминский якобы сказал Владимиру Яцоле:

— Иди по Пушкина домой.

Яцола якобы пошел. Он жил на Матейко. Когда-то там, де угол улиц Пушкина (теперь Черновола), Павлика Морозова и Матейко, в двухэтажном доме размещалась служба внешнего наблюдения управления КГБ, имевшая перед глазами весь Ивано-Франковский педагогический институт имени В. Стефаника, так что следили отсюда не только за преподавателем Валентином Морозом, а и за многими. Старый дом снесли, а на этом месте вырос новый жилой дом, который вот-вот заселят.

Непонятно, как в тот вечер Владимир прошел свою еще одну улицу, почему так поздно повернул направо в парк им. Шевченко, почему он якобы кинулся в пруд с боку улицы Дзержинского (теперь Мазепы)?

Известно только две даты. 18 мая 1979 года в лесу в Брюховичах нашли повешенного на дереве Владимира Ивасюка, и экспертиза никаких следов, что он лез на это дерево, не выявила. По непроверенным данными, вскрытие тела делали в присутствии харьковского судмедэксперта, и он, когда был живой, кое-кому доверчиво говорил, что у Ивасюка эксперты установили пять поломанных ребер, но об этом было приказано молчать.

18 октября 1979 года в Ивано-Франковском городском парке имени Тараса Шевченко в пруду выявили утопленного Владимира Яцолу.

В своем дневнике я записал, что был очень душный октябрьский вечер. Пополуночи начался дождь, нарвавший много осенней листвы. Похолодало. По аллее под зонтами и в плащах ходили люди, но из воды выглядывала только куртка из синей болоньи, вокруг которой плавали листья. Никто не обращал внимания, что куртка надулась, а под ней и листвой — согнутый вдвое юноша. Думали, что кто-то кинул куртку с арочного моста. Около обеда вокруг синей куртки кружили лебеди и клювами что-то дергали под дождем в воде. Кто-то усмотрел, что дергают за волосы человека. Когда утопленника вытянули на берег, то узнали композитора Володю Яцолу.

Эксперты сказали, что это самоубийство, но никто этому не хотел верить. Пять месяцев перед этим то же самое говорили о Владимире Ивасюке, но сотни кагебистов следили и карали каждого, кто говорил другое или ходил на могилу Ивасюка. Запрещали и памятник ставить.

А мир был солнечным, но скоро сделался черным от самых черныш слухов, которые распространялись специально. Небылицы рождались одна за другой, росли. Люди, называвшие себя интеллигентами, были хуже базарных перекупщиц.

А вечером 22 мая 1979-го я встретил руководителя вокального ансамбля «Росинка» Кристину Михайлюк. Знала, что случилось. Решили ехать на похороны. А когда и где хоронят? Пошел звонить. Львов не набирался, не вызывался, квартира не отвечала. Перебирал разные варианты, и вечером из писательской организации вышел на писателя Тараса Мигаля, который жил по соседству с Ивасюком в том же доме. Он, казалось мне, был под мухой. Ему, националисту, после «сибирской школы» приходилось писать статьи для рубрики в журнале «Пост Ярослава Галана». На мой вопрос, правда ли, что Владимира Ивасюка нашли мертвым, ответил:

— Правда. Завтра хоронят. Где? Неизвестно.

Едем в шесть утра раховским поездом, который кто-то иронично назвал «Гуцул-экспресс». Есть еще «Буковинец-экспресс», который колотится из Львова в Ивано-Франковск целую ночь. После смерти Ивасюка пригородные дизели народ назвал «Червоная рута». Кристина Михайлюк хотела ехать позже, перемышлянским, но передумала, вместе прибываем во Львов. А Львов потрясенный! Все знают, что Владимир Ивасюк погиб, и никто не знает, где хоронят. Звоню Роману Иваничуку — поехал на родину, в Коломыю, делают телефильм о нем к его 50-летию. Не нахожу Богдана Стельмаха. (Почему-то не было его на похоронах.) Еду в редакцию молодежной газеты «Ленинская молодежь». Похороны из квартиры на Маяковского в час. Кое-что рассказывают журналисты, но сдержано. Покупаю 30 желтых тюльпанов — Володе 30. Жара. Не мог он месяц висеть при такой температуре воздуха. Обливаюсь потом и дрожу от волнения. Гроб закрыт, на нем конверт от авторской пластинки — портрет в венке из барвинка, цветы, венки; возле сына — родители, писатели Роман Кудлик, Дмитрий Герасимчук, еще друзья, знакомые и незнакомые. Герасимчук распоряжается, что делать. Спросил, стану ли в почетный караул. Да как не стать?

Не помню, с кем стал и смотрел на отца, который мужественно сидел около гроба сына. Кто-то шепнул мне, что только ему показали тело сына в морге, а больше никого не допустили. Другой прошептал, что видели в Винниках в ресторане, как били-пинали поэта и композитора. Позже будет ходить легенда или правдивое известие, что побитого затянули на какую-то дачу, где он умер, выкинули на свалку, где вороны выпивали глаза, позже повесили на поясе его плаща, сделав петлю «морским» узлом…

3 февраля 1980 года я встретил профессора Ивано-Франковского мединститута О. Шеремета, который знал лично львовских экспертов по судебной медицине. Сам патанатом Зеленгуров и его коллеги утверждали, что следов насилия на теле Владимира Ивасюка не обнаружено, кроме того, что выклеваны глаза. Думают, что птицы могли выклевать. В то же время эксперты установили, что смерть настала не позднее пяти-семи дней до того, как его сняли с дерева, что Володя был еще живой до 12–14 мая. Где же он мог быть 20 дней с 24 апреля? Одна девушка в начале мая видела Володю в Ровно. Позже говорила, что это ей могло показаться. А как же тогда слова другого эксперта о поломанных ребрах? Поломанное ребро повредило сердечную систему?

В прессе Зеленгуров такого не писал. Он сделал другой вывод и очень быстро и загадочно умер. После похорон в молодежной газете появился опус Тороповского, который перепечатывали молодежные газеты всех западных областей. Тут пришили-прилатали фразу, что будто бы поэт Ростислав Братунь заявил, что Владимир Ивасюк напряженно работал, потерял формулу сна и… Братунь опроверг это, но читатель не мог опровержение прочитать. Братунь убедил первого секретаря обкома компартии В. Добрика, что автор «Червоной руты» должен лежать на Лычаковском кладбище. За это и за выступление над могилой он заплатил должностью главы Львовской писательской организации.

Но то случилось после похорон, а теперь подходят люди прощаться с композитором и поэтом, стоит страшная духота, кажется, что потеряешь сознание, болит голова. Когда почетный караул меняется, выхожу на улицу, где волнуется и шумит море людей. Слышу, что львовским студентам запретили брать участие в похоронах Владимира Ивасюка, угрожают исключениями из ВУЗов. Получается, что боятся. Под деревом на горбочке стоит поэтесса Оксана Сенатович, жена поэта Владимира Лучука. Оксана говорит: «Убивают и убивают, но не годные всех нас перебить». Что-то треснуло над нами. Я поднимаю глаза вверх, а на дереве стоит «ангел-хранитель» в черных очках. Их тут страшно много, этих «ангелов из конторы глубокого бурения», узнаю ивано-франковских, с улицы Чекистов (теперь Сахарова). Почему они такие напуганные? Самолеты из Киева во Львов не летают. Киевский критик Виталий Дончик приземлился в Ивано-Франковске, взял такси, приехал во Львов, успел. А море людское уже заполнило весь двор, уже улица вся забитая, уже транспорт остановился, видишь много знакомых львовян, иванофранковцев, буковинцев.

Но сегодня не так все воспринимаешь, как тогда, а потому возвращаюсь в тот грустный день.

23 мая 1979 года я записал в свой дневник такие слова: «Похороны Владимира Ивасюка». Вчера в 5 утра был уже на ногах. Вместе с Христиною Михайлюк и ее мужем в 6 час. 10 мин. по московскому времени поездом отправились во Львов. Когда приехали, было душно: уже пекло солнце. Звонил с вокзала писателям Николаю Ильницкому, Роману Федориву, Роману Иваничуку, но их жены не могли мне сказать, что случилось с Ивасюком, когда его хоронят и где. Наконец-то встретился с женой Иваничука, услышал от нее, что Роман поехал в Коломыю с телеоператором и режиссером — делают о нем фильм к 50-летнему юбилею. Р. Федорива вызвали в Киев. Я поехал в консерваторию и узнал, что похороны произойдут между 14-м и 15-м часами. Нужно было найти кого-то из друзей Володи. Поехал в редакцию молодежной газеты «Ленинская молодежь», познакомился с журналистом Гнатковским, у которого на свадьбе Владимир был дружбой. Сказал, что у него есть знакомый начальник следственного отдела, который ему рассказывал, что Ивасюка нашли повешенного в пятницу в лесу в Брюховичах. Нашли солдаты, которые тянули какую-то линию. Имел при себе десять рублей.

Мы с Гнатковским пошли на Маяковского, 106. Тут весь двор был заполнен людьми. Пробились в квартиру, положили цветы. Черновицкие друзья Володи стояли в почетном карауле и говорили:

— Быстрее! Быстрее!

Я стоял возле оцинкованного закрытого гроба, а кто-то из львовян, знавших меня, спросил, стану ли в почетный караул. Ответил, что стану. На рукаве появилась повязка. Гроб был закрыт. Горели свечки. Мать голосила. Страшно мать голосила. А отец писатель Михаил Ивасюк в очках в толстой оправе сидел справа словно скованный. Мое сердце трескало от отчаяния, слезы котились, нечем было вдохнуть. Не было портрета. Тогда сняли конверт с Володиного гиганта-диска (с Софией Ротару с другой стороны), обложили вокруг веночком из барвинка.

В этой квартире нужно было свадьбу справлять, а происходит прощание с неженатым украинским поэтом и композитором… Какой страшный этот мир… Тяжело дышать… Священник не смеет тут быть, потому что всех повыгоняют с работы, не прозвучит в эфире или со сцены ни одна песня Владимира Ивасюка. Сменился почетный караул. Поток людей оплывал гроб, и я в потоке вышел во двор. Тут собрались тысячи львовян. Было много знакомых. Шепотом и в полголоса говорили, что 24 апреля Владимир был в консерватории. Будто бы два незнакомца подъехали на черной «Волге». Официальная версия: сам повесился. Не верю! Враги приписывают ему белую горячку, шизофрению, но я же его знал, и такого за ним не замечал никогда. Пытаются создать образ алкоголика, но мы пили очень мало. Правда, люди давно не верят «шептанной пропаганде», которой пользовалось тогдашнее ведомство Андропова.

Прощание с Владимиром Ивасюком, лежавшим в закрытом гробу, заканчивалось. На улице стояла грузовая машина с опущенными бортами, ковром. Организаторы похорон хотели, чтобы гроб положили на машину, но тысячи голосов выдохнули:

— Не-ет! Не-ет!

Те, которые несли, словно побежали сквозь людскую стену. Я пробился вперед, чтобы быть ближе к семье Ивасюков. Люди лезли на людей. Гроб плыл по рукам. Как то удалось нам навести порядок. Сказал знакомым и незнакомым мужчинам и парням взяться под руки и сдерживать натиск 50-тысячной лавины, текущей по улице в гору. Нас несло, но между гробом и толпой образовалось свободное место, где шли семья, близкие. Подозрительные «мальчики» лезли под руки, улыбаясь, и хотелось одного с другим взять за шиворот и бросить позади себя, но на похоронах этого не сделаешь. Никогда и нигде не видел таких огромных похорон. Говорят, что так же Львов хоронил митрополита Андрея Шептицкого в 1944-м.

Остановились трамваи, машины, автобусы. Целый час процессия плыла в гору, на Лычаковское кладбище. Дорогу устелили живыми цветами. И деревья, и кусты цвели еще.

А кладбище заполнено могилами и живыми людьми. На деревьях — дети. Миллионы свечек зажгли каштаны. Щебетал соловей. Когда принесли гроб с телом к могиле, оркестр заиграл похоронный марш, и какая-то птица жалостно заплакала, а другая встрепенулась и вылетела из гнезда, которое свила на туе вблизи могилы, и полетела в небо… Начался траурный митинг. Открыл его суконным языком проректор (фамилию его не запомнил). После него сдержанное слово имел профессор заведующий кафедрой композиции Лешек Мазепа, в классе которого учился Владимир Ивасюк после учебы у коломыянина Анатолия Кос-Анатольского. Высоко над кудрями деревьев летал вертолет. Говорил поэт Ростислав Братунь, что мы хороним сегодня украинского Моцарта. Суховато выступил студент Львовской консерватории Александр Левкович, с которым в одной группе учился Владимир Ивасюк. Роман Кудлик прочитал стихотворение, посвященное композитору и поэту. Никто не вымолвил слова «самоубийство».

Закончился митинг, гробовщики засыпали могилу и с лопатами пробовали пробиться сквозь стену окаменелых людей. Один из них спросил: «Почему не расходитесь? Уже все!».

Не расходились. Распростерла над могилой свои крылья песня. Кто-то тихо начал песней братьев Лепких (Богдана и Левко) «Слышишь, брат мой…», и десятки тысяч голосов подхватили. Клацал фотоаппарат, фотографировали нас, стоявших вокруг могилы, но всех невозможно было «переклацать». За первой песней занялась вторая — «Аисты» Александра Билаша на слова Дмитрия Павличко. Пели «Думы мои»… Пел и я в тени деревьев. То уже позднее взлетела над могилой «Червоная рута» и пришел священник с верными помолиться на могиле и отправить панихиду.

Отец Михаил Ивасюк самых близких друзей пригласил на поминальный обед. Часы заплакались от пота и слез. Укрылся росой циферблат. Помыли руки и сели за столы. Говорили Ростислав Братунь, Виталий Дончик, Назарий Яремчук, я сквозь слезы вспомнил наши встречи. Дмитрий Герасимчук тоже, а Тарас Салыга расплакался после своих слов. Была невеста Ивасюка (или так лишь мне говорили) — артистка из Днепропетровска. Имела слово девушка или женщина из Кицмани Людмила Шкуркина — первая любовь Володи. София Ивановна назвала ее «Червоной рутой». Вспомнила, как Володя в школе создал ансамбль «Буковинка», как впервые все трое выступали на сцене. Людмила закончила играть первой, за ней — их товарищ, а Володя дольше всех играл на скрипке… (О Шкуркиной я больше узнал только 19 ноября 1990 года в Киеве от черновицкого художника Ивана Радомского. «То был сильный класс, в котором учились Люда и Володя. Ее отец был учителем физкультуры, а мать работала бухгалтером или экономистом. Между Володей и Людмилой засветилась искра первой любви…».) Позже рассказывали мне о комсомольском собрании, на котором исключали Володю Ивасюка за «надругательство» над идолом (бюстом Ленина). По-разному вели себя педагоги и ученики.

Мать Володи подошла (она уже выгорела вся за месяц) ко мне со словами: «Я говорила вам: берегите Володю, это большой ребенок, а вы меня не понимали, что я имела в виду». И по тому, как она сжала мою руку, как говорила, я понял все. И отец подошел ко мне, и мы немного поговорили. Он относится ко мне очень хорошо, и я уважаю его. Сказал Салыга, что одному из коллег Володи Михаил Ивасюк не подал руку.

Мы вышли во двор, и мне показалось, что моросил дождь, но то окропили двор водой. Клонилось солнце к закату, но еще пекло… Виталий Дончик поездом возвращался в Киев. Мы провели его на вокзал, зашли в ресторан выпить холодного шампанского. Там под песни Владимира Ивасюка танцевали опьяневшие клиенты. Когда прозвучала «Золотоволоска», я подошел к солисту и сказал, что мы только что похоронили Владимира Ивасюка, что сегодня могли бы и не танцевать в ресторанах под его песни, а помянуть. Певец меня понял.

Дончик уехал. Друг детства и юности, односельчанин Тарас Салыга забрал меня домой, чтобы я имел где заночевать. Голова раскалывалась, томило. Вечером начало сверкать. Не гремело, лишь молнии. Кто-то пришел к Салыге с «Лычакова» и рассказал, что на кладбище происходит что-то грандиозное. Люди молятся, поют, не расходятся. К Салыге сошлись соседи. Я не мог заснуть…

Это было только начало. Будут гореть венки и цветы на могиле. Будут выгонять с работы тех, кто придет поклониться памяти композитора, приведет школьников… На Новый год и коляду надвирнянцы привезут на могилу карпатскую ель…

Рано утром 23 мая 1979 года проснулся и поехал на автовокзал, потому что нужно было быть в Ивано-Франковске: начинались Дни советских литератур на Прикарпатье, слетались и съезжались писатели, нужно было их встречать. Солнечным росяным утром автобус «Львов—Бельцы» мчался на Ивано-Франковск и Черновцы, рядом со мной сидела незнакомая мне девушка, хотела разговаривать, но я витал мыслями далеко-далеко, поэтому встал и пересел на заднее сиденье. Стихи вплеснулись на бумагу сразу. Сегодня они называются «Похороны друга. Памяти Владимира Ивасюка»:

Когда в Ивано-Франковске открылись Дни советских литератур, мы разъехались в районы области на встречи с населением. В Косов поехали московские писатели Сергей Сартаков, Валентин Субботин, грузинский поэт Нодар Гурешидзе, мы оба с Дмитрием Павличко. На третий день после похорон Владимира Ивасюка я читал в Косове свое стихотворение «Памяти друга». Слезы на глазах. Шквал аплодисментов. Немало косовцев знали, что косовский водопад на Рыбнице плеснул на сердце Владимира Ивасюка вдохновением, и вскоре родилась песня «Водограй». Где-то тут зародилась песня «Я пойду в далекие горы». Его всегда манила Ивано-Франковщина. Он ее любил.

Стихотворение свое я читал на встречах. Советовали не читать, но я знал свое — читал. После Дней литературы обратил внимание, что за мной ходят «топтуны». Сын бывшего писателя-энкаведиста Григория Кирилюка Сергей был моим соседом и служил в милиции. Одним вечером я встретился с ним, поговорил и пошел в бок городского парка. Кирилюк позже рассказал мне, что за мной следил сын начальника Косовского районного отделения КГБ работник областного управления Пономарев. Милиционер Кирилюк стал с Пономаревым к разговору и спросил, что он делает?

— Слежу за Пушиком, его должны убить…

Конечно, я это воспринимал как шутку, но вскоре услышал, что где-то проигрывался вариант, чтобы повесить смерть Ивасюка на кого-то из друзей. Месть за женщину… Творческая зависть… Сфабриковать легко все. Конечно, хватало и хватает фантазий вокруг известных людей, а потому и сегодня я это воспринимаю с сомнением. В своих дневниках я кое-что записывал, но понятно, какое то было время, потому писал так, чтобы только сам понимал то, что пишу. Вот еще одно стихотворение, посвященное Володе Ивасюку:

А вот некоторые заметки я расшифровывал аж тогда, когда мы в парламенте провозгласили Акт о независимости Украины.

10.10.1991. Когда похоронили Владимира Ивасюка, на девятый день львовские профессоры были в ресторане. Был вместе с ними доцент С. Чапуга из Ивано-Франковска. Кто-то из ученых предложил помянуть Владимира Ивасюка. Выпили за упокой души. После этого преподаватели имели множество неприятностей… На меня он писал донос за доносом. А во время студенческой голодовки ему высказали недоверие. Чапуга сел при входе в медицинский институт и написал плакат: «Я голодую». Но во время обеду куда-то исчез, а студенты дописали: «Извините, я теперь обедаю». Ректор медицинского института (позже университета) Евгений Нейко взял Чапугу на работу. Некоторое время мы работали на одной кафедре, большего «бандеровца» в городе не было, но я не разговаривал с ним и не подавал руку. Странный этот мир! А еще более странные люди на свете!

А я написал два-три стихотворения о Владимире Ивасюке:

(Но кончился ли бой? Нет, от продолжается. И за Владимира Ивасюка, и за Украину.)

На могиле Владимира Ивасюка кто-то оставил записку, которую нашел отец: «8 мая!!! 1979 года трое пригласили вашего сына сесть в черную машину ГАЗ-24 в 19.30»…

Из СМИ знаем, что в США после гибели Владимира Ивасюка якобы психически неуравновешенный Марк Чеплен убил композитора и певца Джона Леннона. Убийцы Ивасюка до сих пор не известны. Сегодня говорят уже, что убийство случилось на бытовом грунте, что у Володи вымогали деньги. Но мне тяжело в это поверить. Почему тогда тысячи гебистов не искали убийц, а карали всех, кто не признавал самоубийства? Скорее политика перемешалась с криминалом или преступники знали, что композитор ходит под «микроскопами» тайной службы. Однажды в пригородном поезде «Ивано-Франковск—Стрый» я познакомился с пьяным чекистом в отставке, возвращавшимся от какой-то любовницы. Он назвал себя подполковником и признался, что служил в Львовском управлении КГБ. Я спросил, не они ли укоротили жизнь Владимиру Ивасюку.

— Не я, — сказал. — Знаю, но не я.

На станции Моршин он сбежал от меня.

…А в Ивано-Франковске заслуженная артистка, известная пианистка, доцент Тереза Кальмучин вспоминала, как в консерватории Володя Ивасюк угощал ее и подруг за свой гонорар. А в Черновцах вспоминали, что журналистке Нине Щербаковой писал письма в стихотворной форме.

© 2003–2025 «Страницы памяти Владимира Ивасюка»

Права собственности принадлежат сайту и авторам. При использовании материалов ссылка на сайт www.ivasyuk.org.ua обязательна.

Все условия перепечатывания статей выполнены, все права собственников сохранены.

Книги опубликованы с согласия правообладателей.

Сайт не содержит аудио- или видеозаписей, а только дает ссылки на файлы, размещенные на других публичных сайтах Интернет.

Связь с редакцией — через гостевую книгу.