Книги о Владимире Ивасюке и песенники

Монолог перед лицом сына

Раздел одиннадцатый

В девятом-десятом классах средней школы народная песня занимает существенное место в духовном развитии сына. Это одна из самых крепких основ, на которых можно строить свое творчество, это источник поэтических идей и задумок, живая вода, советчица в минуты творческих тревог. Володя пришел к таким выводам, читая сборники фольклора, изданные в прошлом и в советское время, особенно в послевоенные годы. Несомненно, этому он научился из истории литературы и искусства.

Володя старательно собирает украинские народные песни на Буковине, записывает их от колхозников, своих родственников и товарищей по классу, а со временем использует каждую поездку в села, чтобы «поживиться» там, как он говорил, народными шедеврами. Он записывает и буковинскую свадьбу от людей старшего поколения, но, узнав, что ее уже записала когда-то T. Ярошинская, теряет интерес.

1966 год щедр и на новые произведения Володи. Он пишет на мои слова патриотическую песню «Отчизна моя» для ансамбля «Буковинка». Она прозвучала перед черновчанами в начале весны. Про нее пишет Б. Кулиниченко в статье, напечатанной 26 марта 1966 года в областной газете «Советская Буковина»: «В этом году он (ансамбль «Буковинка» — М. И.) выступает с новой эстрадной песней, написанной Владимиром Ивасюком на слова своего отца — писателя Михаила Ивасюка, и снова заслуженный успех».

К этой песне Володя возвратится немного позже, когда будет работать на заводе «Легмаш».

В десятом классе он создает песни «Колыбельная для Оксаночки» и «Лесные колокольчики». Он очень любит своих сестричек Галинку и Оксаночку, всячески угождает им, неразлучен с ними. Оксаночке он потакает во всем, приносит ей гостинцы, рассказывает химерные и смешные сказки и пишет наконец-то «Колыбельную для Оксаночки», которую мы любим в семье и часто поем.

Из моего дневника, 7 апреля 1966 г.

«Володя приехал в Черновцы, побыл со мной до вечера. Говорили с ним обо всем на свете. Он сказал, что у него есть желание пойти на курсы шоферов и мотоциклистов — ведь современный человек должен разбираться во всех видах бытовой техники. Я одобрительно отнесся к его желанию. Он охотно рассказал о своих успехах в учебе, учителях и работе с ансамблем «Буковинка». Сказал также, что хочет написать для него новую песню, но, к сожалению, не имеет стихов, которые бы его удовлетворили. Я дал ему вырезку из газеты «Литературная Украина» со стихом «Отлетали журавли» Виктора Миколайчука. Стихотворение небольшое, но стоит того, чтобы стать песней. Нужно только его доделать, дописать несколько строф. Володя спросил, имеет ли он право вмешиваться в текст чужого стиха. Я ему ответил, что он может по-своему отредактировать стих так, как того требует мелодия. Виктор Миколайчук еще молодой поэт, наверное, делает первые шаги в литературе. Если песня окажется хорошей, и люди будут ее петь, то можно будет разыскать его и послать ему песенный вариант. Его реакция будет положительная. Может даже начаться творческая дружба между молодым поэтом и молодым композитором. Володя согласился со мною. Он был в прекрасном настроении. Вечером провел меня до факультета и подался на автобусную станцию. Наполнил меня теплом, радостью».

* * *

— Добрый день, — поздоровался Леонид Михайлович, заходя в наш двор, где мы сидим с Володей и разговариваем. — Извините, что приехал в воскресенье, во время отдыха. — Мы пожали друг другу руки, а Володя освободил для него стул. Но Румянцев стоит, как скромный юноша, и, смотря на колодец, говорит:

— Сначала бы напиться водички… На улице такая жара, что спасу нет.

Володя побежал в дом, вынес ковшик и зачерпнул воду из ведра.

Леонид Михайлович удовлетворенно выпивает целый ковшик, а я думаю о причинах, которые привели его к нам. Я уже слышал о нем немного всяких рассказов, но их достаточно для того, чтобы его уважать. Это прекрасный пианист, человек огромной культуры, очень порядочный и человечный. И фанатично отданный музыке, его взгляды можно передать афоризмом Володи: «Если отнять у людей музыку, то они совсем одичают». Поговаривают, что Леонид Михайлович все делает для того, чтобы наполнить музыкальное училище, которым руководит, такими же музыкантами-фанатиками, как он сам. И нужно отдать ему должное, его выпускники разнесли далеко за пределы Буковины добрую славу о этом училище и его директоре.

Леонид Михайлович садится возле меня и говорит:

— Мне сказали, Михаил Григорьевич, что вас можно застать дома только в воскресенье.

— Да, в течение недели я занят в Черновицком университете.

Чтобы не мешать нашему разговору, Володя встает и собирается идти.

— Нет, Володя, побудьте с нами. Речь пойдет о вас.

Румянцев смотрит на меня пронизывающим взглядом своих карих глаз и говорит:

— Уже несколько лет знаю ваших детей — Володю, блестящего скрипача, и Галю — способную виолончелистку и пианистку. Это хорошие дети. Их место в музыкальном училище. Правду говорю?

Володя смущается, пожимает плечами. Не любит, когда о нем говорят громкими фразами и слишком хвалебными эпитетами.

Отвечает вполголоса:

— Директор училища всегда говорит только правильные вещи. Такая уже должность… — и улыбается.

— Не должность, Володя, а предчувствие старшего коллеги, музыканта, — поправляет его Румянцев. Кидает свои вопросы:

— К какой специальности готовишься? О чем мечтаешь наедине с собою?

— Я еще не думал о специальности. С пяти лет думаю только о музыке. А теперь иногда идет во мне борьба между филологическим факультетом и медицинским институтом.

— В ущерб музыке?

— Нет, музыка — моя спутница в жизни. Вопреки всем обстоятельствам она будет у меня на первом месте.

Леонид Михайлович ожил.

Кладет руку Володе на плечо и говорит:

— Любовь и неопределенность. Сомнения… Странно, что так говорит одаренный человек. Все лучшее в жизни связано только с музыкой, твоей скрипкой и твоими композициями. Ты подаешь большие надежды и как композитор. Об этом уже частенько поговаривают, тебя вспоминают на страницах прессы. Над этим стоит задуматься…

— Музыка — только для моей души. Хотя меня и называют за это словом «самодеятельник». Ну и выдумал какой-то мудрец!.. Но на хлеб насущный буду зарабатывать иным способом.

— Мыслишь по-детски… Как только займешься другой профессией, то музыка отодвинется на второй план. Останется лишь воспоминание о ней. Между другой профессией и музыкой постоянно будет вестись борьба. Тебе будет тяжело. Не нужно затягивать и колебаться. Нужно уверенно идти по пути, который так хорошо начался еще в раннем детстве. Этот путь ведет в наше училище. — И Леонид Михайлович переводит свой беспокойный взгляд на меня:

— Согласитесь, Михаил Григорьевич, что это наилучший путь для ваших детей. Хотя бы попробуйте. Увидите, что Володя и Галя будут чувствовать себя в нашем училище прекрасно. Направьте умно их шаги.

Леонид Михайлович говорит с таким увлечением, что я не решаюсь обронить какое-либо возразительное слово. Наконец-то он встает, прощается с нами и идет в автомобиль, стоящий перед калиткой. Мы с Володькой сопровождаем его. От него у нас остаются облегчение, тепло, добрые чувства.

* * *

Учебный год приближается к концу. Володя готовился к урокам и экзаменам на аттестат зрелости очень настойчиво, энергично, чтобы ничем не испортить в последние недели пребывания в школе блестящее состояние своей успеваемости. Ведь на протяжении всех лет оканчивал каждый класс с отличными оценками, и теперь он претендент на золотую медаль, которая должна облегчить ему вступление в Черновицкий медицинский институт. Хочет стать врачом, минуты досуга он станет заполнять музыкой, поэзией, живописью. Его привлекает такая перспектива.

Но в жизни не бывает так, как в мечтах.

Володя почти через день приезжает ко мне в Черновцы. Хотя бы на один-два часа. Мы посещаем иногда кино, театр, прогуливаемся по улицам Черновцов. И он это называет своим наилучшим отдыхом. Он все время говорит о своих делах. Мне радостно от мысли, что мой сын преисполнен славных стремлений. На протяжении всей жизни я не слышал от него какого-нибудь плохого слова в адрес своих знакомых, коллег, с которыми ему приходилось учиться в двух школах, о наших соседях, которые всегда с глубокой симпатией относились к нему, видя в нем хорошо воспитанного юношу.

14 апреля 1966 года меня посещает крайне взволнованная дочка Галинка. Рассказывает мне, что Володя вместе с двумя другими учениками своего класса оказался в КПЗ. Ему, как и его коллегам, дали по пятнадцать суток за хулиганство. Я тяжело поражен этой новостью, совсем сбит с толку. Не могу понять, как Володя мог нахулиганить так, что аж был арестован. Никогда в жизни он не проявлял никаких наклонностей к наименьшей дерзости, тем более такой, которая карается законом.

Что случилось?

Произошла простая вещь. Девушка-десятиклассница, дочка майора военкомата, со своей родственницей такого же возраста, двое парней-десятиклассников, один из них сын колхозника, второй — работника РТС, встретились с Володей, который после занятий решил прогуляться. Кто-то из них предложил купить бутылку вина и выпить ее в небольшом саду, превращенном в местный сквер. Он расположен перед домом райкома партии и рядом с домом милиции.

Они впятером открыли бутылку и выпили по сто грамм вина, которые, бесспорно, подействовали на их мозг. Один из парней начал изображать героя перед девушками. Сказал, что полезет на пьедестал.

Когда-то на нем был установлен бюст Сталина. Он простоял там в одиночестве много лет, потому что в тот сквер районного центра никто не заходил, ведь совсем близко шумел прекрасный Кицманский лес, куда шла с удовольствием молодежь, там была танцевальная площадка. После двадцатого съезда КПСС, на котором М. С. Хрущев сказал правду о том липовом гении, заклеймил его как уголовного преступника, по всей стране начали снимать его памятники, переименовывать города, площади, улицы и др. Тогда же и в Кицмане отпилили Сталинский бюст. А чтобы пьедестал не торчал зря, двое инструкторов райкома партии вынесли из помещения старый гипсовый комнатный бюст Ленина и поставили его на место Сталина, не прикрепив к новому месту. Районные мудрецы даже не подумали о том, что на свете всегда были, есть и будут хулиганы. Одному из них, который очень дулся в перья, захотелось вылезть на тот пьедестал. Но Володя спохватился — понял, что этого не стоило делать. Он подошел к коллеге, хотел его стянуть оттуда. Но коллега, здоровый парень, ухватился за этот гипсовый бюст, который пошатнулся и свалился на землю вместе с героем. От бюста отломился небольшой кусок.

Парни и девчата впали в панику. Они решили никому не говорить о своем поступке. И это была их ошибка.

На следующий день парней привлекли к ответственности. Посадили их в КПЗ на 15 суток. Так тогда карали за каждое нарушение. О девушках даже нигде не вспомнили, а парней обвинили в пьянстве. Райкомовских работников, которые поставили бюст на пьедестал и не прикрепили его, тоже нигде никто не вспоминал. Парни отсидели 15 суток и были отпущены домой готовиться к экзаменам на аттестат зрелости.

Для сына колхозника, работника РТС и дочки майора военкомата все это не имело особенного значения. Все внимание экзекуторы сосредоточили на Володе как организаторе пьянки. Был направлен инструктор райкома на экзамены на аттестат зрелости, чтобы следил, чтобы Володя не в коем случае не сдал их на отлично. По истории ему поставили четверку, за поведение — столько же…

Не могло и речи быть о какой-то медали, которая облегчила бы вступление в медицинский вуз, куда конкурс огромный.

О неприятном событии начальство, кажется, забыло, и о Володе тоже. Но это было не так. Все внимание было переключено на меня, члена Союза писателей и старшего преподавателя кафедры истории украинской литературы. Каждый день в университет поступали телефонные звонки с требованиями расправы надо мною. Но ректор резко негативно отнесся к их требованиям. Они так ему надоели, что он вызвал меня и спросил:

— Кого вы убили в своем Кицмане? Почему от меня требуют, чтобы вас отстранили от должности в университете?

— Я, Корней Матвеевич, никого не убивал. Считаю, что это взбунтовался гоголевский Миргород, перекочевавший в Кицмань.

В университете устроили собрание, чтобы обговорить вопрос о том, как я воспитываю своих детей. После многих выступлений собрание постановило, что этот случай не типичен для моего сына и что я правильно воспитываю своих детей…

Летние месяцы были насыщены работой. Володя помог мне перевезти мебель и все другие вещи из Кицманя в Черновцы, где нам еще в том году дали жилье на ул. Б. Хмельницкого, 58.

С первых дней пребывания в Черновцах Володя начал энергичную подготовку к вступительным экзаменам в медицинский институт. Он рад, что уже наконец-то житель этого прекрасного города. Наше жилище небольшое, двухкомнатное, но в центре города, почти на территории университета. Можно было поблуждать по улицам, но Володя вынужден расставлять вещи на места, распаковывать вместе с Галинкой немалую библиотеку, найти место для книг, купить новую мебель и избавиться от старой. Володя, не жалуясь, управляется со всем наилучшим образом. Он умело владеет пилой, молотком, рубанком и долотом, у него безупречный эстетический вкус. Обустройство нашего быта так увлекает Володю, что он забывает, на каком свете живет. На скрипке играет только по вечерам, чтобы проверить, как он говорит, акустику наших комнат. Возвращается к своим делам только тогда, когда всюду становится чисто, уютно, все вещи обретают праздничный вид, а в вазе на столе появляется роскошный букет цветов.

Володя снова не выходит целыми неделями из-за стола. Только вечерами посещает кино или театр. Создается впечатление, что его ничто не утомляет. Семья тем летом не ездила в Бердянск, где мы проводили почти каждое лето на берегу Азовского моря.

В те месяцы я внимательно присматривался к сыну, и меня поражала его работоспособность и умение концентрировать свою энергию на том, что он считал необходимым, полезным. Он просто-таки трогал меня своим упорством и умением. Что ж, у него была хорошая подготовка к экзаменам. Вся наша семья окружила его вниманием, дрожала за него, боясь, что из Кицманя пришлют на нашу семью и Володю какие-нибудь анонимки с клеветой, хотя наш сын на протяжении десяти лет был гордостью двух школ — средней и музыкальной.

Прошли недели. Володя и Галя подали заявления в музыкальное училище. Володя в класс скрипки, а Галя — виолончели. Не на дневное отделение, а на заочное. И он часто посещает училище, знакомится с некоторыми преподавателями, интересуется учебной программой. Наше помещение наполняется звуками, мелодиями, а славные соседи терпят нас, еще никуда не пишут жалоб. Володя играет волшебную вещь — «Аве, Мария». К нему присоединяется Галя со своей виолончелью или фортепиано и, кажется, словно все предметы, которые нас окружают, поют вместе с ними, излучают веселые и грустные, бодрые и патетичные мелодии и навевают мечты.

В те дни Володя мне признается:

— Когда я устаю, то ищу отдых в любимой работе.

— А прогулка не действует на тебя? — спрашиваю.

— Только в поле, в лесу или в парке.

— Тогда поблуждаем сначала в городе, а потом пойдем в один из парков, — предлагаю.

Город Черновцы интересен своим прошлым и современным. Нам особенно полюбился район университета, где красивые дома, деревья и девушки, которые вызванивают смехом, придавая узким, но чистым улицам романтической праздничности. Сливаясь с толпой молодежи, ведем свой разговор. Больше всего нас интересует литература и музыка. Это — любимые темы Володи, они волнуют его своими самыми разнообразными аспектами и проблемами, вызывают иногда глубокие и болезненные размышления. В такие минуты у него возникает потребность быть откровенным и искренним со мной. Он хорошо знает, что я его всегда правильно пойму, не осужу и не унижу каким-то нетактичным ответом. Володя словно исповедается передо мною:

— Меня никогда не покидает мысль, что без музыки человеческая цивилизация была бы невозможна. Человеческий ум начал совершенствоваться тогда, когда люди приобретали опыт. А этот опыт был бы неприемлем, если бы они не окрашивали его своими эмоциями, которые, собственно говоря, моделируют наш духовный мир. Эмоции же — это реакции на прекрасное и уродливое, полезное и вредное… Музыка придает привлекательность будничности, разгоняет скуку и заживляет внутреннюю слабость, порожденные тупым однообразием.

— А какой психологический эффект ее воздействия?

— Когда исчезает скука, перед глазами встает голубое небо, зрение становится острее — видим то, чего раньше не замечали.

— Ты — романтик, сын, и философия твоя сугубо романтическая.

Он смотрит мимо меня куда-то в даль, потом пронизывает меня своими живыми глазами, наполненными глубокой проникновенностью, говорит:

— Я еще не закончил. Добавлю только, что теряется чувство одиночества — самого страшного из всех чувств. Физическое одиночество приносит всякие неудобства, а духовное — страдания. Музыкой человек спасается, в какой-то мере, от духовного одиночества.

— Разве Бетховен спасся от него своими гениальными произведениями?

Володя опускает голову и молчит какое-то мгновение. Кажется, что сосредотачивается над тем, как мне ответить. Наконец-то отвечает:

— А Бетховен никогда не был одинок. Его же наполняли звуки, как пчелы улей.

— Как пчелы улей… Хорошо сказано, убедительно. Таким был и Шуберт.

— Ты прав, папа. Шуберт был отшельником, который никогда не уединялся.

— Ты его хорошо выучил. Он, в конце концов, достоин того, чтобы его изучали. Он — отличный пример.

Проходим мимо Университета и оказываемся на улице Жуковского, ведущей в парк им. Т. Шевченко. Останавливаемся на прекрасной площадке и смотрим вниз, на вокзал, который время от времени пронзают гудки. За вокзалом разворачивается колоритная панорама Запрутья. А там, немного дальше, темный лес овладел высоким хребтом.

Рядом с площадкой стоит дом.

— Тут жила когда-то Ольга Кобылянская, — и показываю пальцем.

— Знаю… Тогда, когда ее одолевала бедность, — уточняет Володя. — И жила не в светлых комнатах, а в подвальных…

Опирается на каменную ограду, которой почти касаются верхушки деревьев, растущих в яру, и добавляет тихим голосом:

— Сюда можно приходить, чтобы спокойно помечтать…

— О чем?

Володя берет меня слегка за локоть и смотрит тревожно в глаза.

— Я еще никогда не исповедовал никому свою мечту.

— Почему же она такая таинственная у тебя? — спрашиваю.

— Это, собственно, проблема нашего Шуберта, которая часто занимает и мои мысли. Или другими словами — стремление к идеалу.

— Теперь немодно так говорить. Слово идеал — архаизм.

— Говори, папа, до конца: архаизм для пустой головы обывателя. Я ощущаю в себе песенную силу, которая не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Это какой-то неугомонный внутренний голос.

— Ты у меня мечтатель. Дорогой мой мечтатель. Ты как-то болезненно воспринимаешь историю нашей музыки.

— Разве я не прав? В прошлом наша музыка не имела средств, чтобы распространять свою красоту, произведения наших композиторов не рекламировали. Перед ними учебные заведения и большие концертные залы были закрыты на десять замков. А наши мастера были слишком сдержаны и горды, хотя знали, что игнорирование и пренебрежение нашей музыкальной культуры преследовало одну цель: выработку у нас комплекса национальной неполноценности, а этот комплекс должен был давать силу всяким прийлюшкам тянуть соки из нашей земли. Они говорили, что наша музыка, как и язык, пригодна только для простолюдинов. Лучшие деятели искусств не перечили и шли рука об руку с теми простыми людьми. И это они делали с гордостью, которая пронизывает всю нашу культуру. Прошли десятилетия. История доказала, что украинский простолюдин несет в себе аристократизм высшей степени. Но салоны и теперь ему не нужны. У нашей музыки уже есть свои консерватории, филармонии, оперные театры, вокально-инструментальные ансамбли, радио, телевидение, музыкальное издательство… Мелодичность нашего языка в соединении с музыкой дает чудесный эстетический эффект. Нашу музыку легко распространять среди других народов. Нужно только это делать с талантом.

— А его нужно иметь, — добавляю.

— Наши люди очень талантливы. К сожалению, их энергичность не достигает уровня талантливости.

Смотрю на сына, слушаю его и думаю, что рядом со мной стоит совершенно взрослый человек со своеобразным душевным складом и стремлением быть самим собой, иметь свою позицию.

С вокзала доносятся гудки паровозов. Володя напевает строки из своей песни:

Я — странствующий музикант, друзья,
Славлю любовь, солнце, весну…

Настали тревожные дни поступления в медицинский институт. Володя был прекрасно подготовлен. И ему посчастливилось сдать успешно все предметы. Набрал необходимое количество баллов. У нас отлегло от сердца, мы успокоились. Я даже радовался, что начальство не мстит юноше за его незначительную ошибку в жизни. Все, что могли сделать со взрослыми, не позволили себе сделать с семнадцатилетним юношей. Что же, благородное начальство…

Володя излучал радость. Но он совершил еще одну ошибку — поехал с Галей в Кицмань на именины подруги по классу. Там он допустил неосторожность… Признался, что прошел по конкурсу и зачислен студентом первого курса. Показал даже письмо с извещением. Ему приятно было осознавать, что с ним ничего плохого не случится, что его не внесли в черный список.

31 августа он купил красивый букет роз и подался в мединститут на праздник начала нового учебного года. Настроение у него было вознесенное, как и всегда после хорошо выполненной обязанности.

Мы с матерью вздохнули с облегчением — сын не будет шататься без дела. Но мы поторопились радоваться. Не помню, кто пришел к нам и рассказал об очень неприятной ситуации, в которой оказался наш сын. Речь шла о том, что он как бы обдурил кого-то и незаконно стал студентом. Мы с матерью пошли ему на встречу с мучительным желанием узнать, что там случилось. Застали Володю возле здания обкома партии. Лицо его было бледным. Он долго молчал. Потом рассказал нам все подробно. Праздник начала нового учебного года открыл ректор медицинского института, кандидат медицинских наук О. Д. Юхимец. Он поздравил первокурсников с началом их новой жизни в аудиториях вуза. Вспомнил о том, что Черновицкий мединститут славится всюду своими специалистами высокой квалификации, которые работают в селах и городах Украины и далеко за ее границами. От этой риторики О. Д. Юхимец перешел к более конкретной части своего выступления. Он поведал молодой аудитории, что вместе с честными абитуриентами, сынами колхозников и нашей советской интеллигенции, в институт незаконно проник, пользуясь преступными методами обмана, выпускник Кицманской средней школы Владимир Ивасюк. «Он был своевременно разоблачен, ему не удалось нас обдурить. И вот я тут заявляю, что его вступительные экзамены аннулированы, мы его вычеркиваем из списка студентов нашего вуза».

Володя никого не обманывал. Он сдавал документы так, как и все абитуриенты, сдавал экзамены успешно, без наименьшего постороннего вмешательства. Он был прекрасно подготовлен. Что же, придется выдержать эту выходку функционера от медицины, антипедагогичный поступок человека сомнительной морали, который не хотел даже задуматься над тем, чем могло закончиться эта изуверская травля семнадцатилетнего юноши.

Володя был честным абитуриентом, большим тружеником, которым на протяжении десяти лет гордились две школы — средняя и музыкальная.

Если бы О. Д. Юхимец руководствовался какими-то моральными или педагогическими принципами, то вызвал бы к себе абитуриента и сказал: «Забери, парень, свои документы и не суйся сюда». Он мог также вызвать отца или мать абитуриента и посоветовать: «Заберите, граждане, документы своего преступника». Но О. Д. Юхимцу захотелось поиздеваться публично над юношей, хотел получить наслаждение от того, что калечит психику чужих детей.

Отмечу, что буквально через месяц после той проделки О. Д. Юхимца обком комсомола, возглавленный Галиной Менжерес, на своем заседании восстановил Володю в рядах комсомола.

Забегая немного наперед, отмечу тоже, что через год Володя все-таки вступил в Черновицкий мединститут. А еще через год мы, родители Володи, получили из того же таки вуза письмо, которое я полностью цитирую:

«Уважаемые Михаил Григорьевич и София Ивановна!

Деканат, партийная и комсомольская, профсоюзная организации третьего курса Черновицкого медицинского института поздравляют вас с 52-ой годовщиной Великого Октября! Желаем Вам крепкого здоровья, счастья, успехов в личной и общественной жизни! Благодарим Вас за хорошее воспитание сына, который хорошо учится и берет активное участие в общественной жизни.

Декан врачебного факультета — О. Войцеховский.

Секретарь партбюро третьего курса — М. Лобода.

Секретарь комсбюро третьего курса — М. Иванихненко».

Ко всему сказанному хочется добавить то, что в 1972 году О. Д. Юхимец всячески пытался помешать переведению Володи в Львовский медицинский институт — он заявил во весь голос, что такой студент, как Владимир Ивасюк, нужен и черновицкому вузу. Нам известно, что О. Д. Юхимец гордился недавно дискриминированным студентом.