Книги о Владимире Ивасюке и песенники

Монолог перед лицом сына

Раздел двенадцатый

Занятия в музыкальном училище, хорошее отношение преподавателей и новых друзей-музыкантов преисполняют Володю желанием культурно-музыкальной жизни. Он играет в симфоническом оркестре училища, старательно выполняет свои студенческие обязанности — настойчиво работает над программным материалом и мечтает о какой-то работе, чтобы быть, как он говорит, полноценным членом семьи.

В один сентябрьский день он приходит в обеденное время домой в хорошем настроении. Обводит нас всех триумфальным взглядом и говорит торжественным тоном:

— Поздравьте меня, я уже часть рабочего класса.

Мы с матерью многозначительно переглядываемся, а Галя кидает скептически:

— Садись за стол, оратор обеденной поры! Твой пафос, наверное, оттого, что ты проголодался.

— Никакой я не оратор, а простой работник-штамповщик фурнитурного цеха.

— В музучилище? — кидает Галя шутя.

— Нет, Галюня, на заводе «Легмаш». Я, правда, еще только неофит, но пройдут две-три недели и овладею всеми производственными мудростями, меня озарит откровение и, разумеется, начнет накапливаться опыт. Пока оформил все те дела, то и есть захотелось.

Садится возле Гали. Оксаночка оказывается у него на коленях, и мы все в напряженном ожидании подробностей. Высыпаем на него целую кучу вопросов. А ответ на них один и очень простой: он в самом деле работник завода «Легмаш». Он туда устроился благодаря обкому комсомола.

Просыпается в шесть часов утра и троллейбусом добирается на завод, досматривая в дороге свои сны. Было бы очень хорошо, если бы он ложился рано спать, но это невозможно, ему тоже хочется погулять, пойти с кем-то в кино на последний сеанс или засидеться за полночь с интересной книжкой.

Однако не проходит и трех недель, как его вознесенное настроение резко меняется, он становится молчаливым, хмурым, задумчивым. Но не нарекает ни на кого и ни на что. Как-то, гуляя в городе втроем с Галинкой, я его спрашиваю:

— Что с тобой случилось, Володя? Почему опустил нос и загрустил?

— Тяжело, папа, в цеху. Не от работы, а от шума, грома и стука. Совсем глохну. Не могу дотянуть свою смену до конца. И стыдно пожаловаться, ведь первый же товарищ назовет меня слабаком и маминым сынком. В ушах все время стоит какая-то нестерпимая стрельба. Домой иду одурманенный. Шатаюсь, как пьяный, а в голове словно бубен непрерывно звенит. Живу в каком-то адском звуковом хаосе.

Галя отмечает:

— Твой абсолютный слух не согласуется со звуками заводского цеха. Они не вредны для него?

Володя смотрит встревожено на меня и говорит:

— Нигде не читал, чтобы продолжительный шум вредил слуху. Но я не стану обращаться к врачам, ведь еще кто-то скажет, что слишком ношусь с собою…

Как-то утром, полусонный, говорит матери:

— С ужасом думаю о том, что сейчас нырну в звуковую бездну.

Это заставляет нас насторожиться, ведь тяжело смотреть на него тогда, когда он возвращается с работы, — весь бледный, завялый, как лист, обожженный легким морозом.

Говорю ему:

— Пойду, Володя, к секретарю парткома и попрошу, чтобы тебя перевели в другой цех.

— Разве можно?! — словно ужаснулся. Он не привык к родительской опеке в житейских ситуациях. — Я и сам могу это сделать.

Проходит еще неделя. Володя приходит с работы совершенно неузнаваемым. Его голубые глаза излучают радость, которую он прячет под маской спокойствия. Словно декламирует:

— Думал, что стану глухим, как Бетховен, но не вышло… Можете меня поздравить с победой.

— Снова? С какой, сын?

— Ценные перепонки моих ушей останутся неповрежденными. Они уже спасены.

— Кем? — вопросительно смотрю на него.

— Еще не перевелись добрые друзья-приятели, которых в старину называли меценатами.

Окружаем его веселым кругом.

— Говори, Володя, что там у тебя? — спрашивает Галя.

— Да ничего. Сегодня зашел в цех Леонид Андреевич Мельник, и я пожаловался ему на шум, который не дает мне жить. Говорю, что я не имею права глохнуть, потому что еще не написал «Героическую симфонию». Он меня понял с нескольких слов.

— Ну и что? — не терпится матери.

— Об этом, мамочка, нужно говорить с патетикой. На протяжении одного часа я становлюсь, благодаря Лёне, слесарем-гравером. Он просит, чтобы я помог поставить на ноги заводской хор. Вот я уже молодой дирижер.

Хористов было из кого выбрать: рабочие и служащие завода — жизнерадостный народ, любят петь. Кроме того, им просто интересно увидеть юношу, который будет руководить ими. Если будет чего-то стоить, то поддержат его.

Володя радуется и одновременно волнуется. Тех добрых работников ждет после окончания смены вторая работа, тоже тяжелая, тоже кропотливая, в поте лица. Не махнут ли они с безразличием рукой и поспешат домой?

Володя жалуется Гале:

— Эти люди пережили страхи войны и знают, почем фунт изюма. Поэтому я долго просиживаю вечерами над сборниками песен, подбираю самые лучшие произведения, чтоб они понравились этим людям. Нужно дорожить их добротой.

Проходит еще немного времени. Я спрашиваю:

— Как поживают, сын, твои хористы?

— Словно сговорились… — и смеется.

— В чем?

— Да хотят, чтобы я показал свои дирижерские способности и поэтому страшно послушные и дисциплинированные на репетициях. Приходят без опозданий, словно получают за это заработную плату. Просто пронимают меня. Я, конечно, очень им благодарен, что поверили в меня.

Хор исполняет вместе с другими произведениями и Володины песни: «Добро пожаловать», «Отчизна моя» и «Шляпа».

Леонид Андреевич Мельник, который руководил в то время комсомольской организацией завода, пишет в своих воспоминаниях о Володе:

«Владимир был оформлен в фурнитурный цех штамповщиком — работа монотонная, требует внимания и терпения. Я наведывался в цех №1 довольно часто, смотрел, как идут дела у Володи — у меня всегда лежала душа к нестандартным людям. Меня интересовал его внутреннее содержание. Когда спрашивал его, как идут дела, видел благодарный взгляд и скромный ответ: «Все нормально». Он ничем не отличался от других молодых работников и сумел сразу влиться в коллектив… Откровенность и открытость Владимира радовали меня. Однажды, зайдя в этот шумный цех, услышал от Владимира: «Все тут, как всегда, одно плохо: теряю слух». Ответ был мне сначала не понятен — причем тут слух? Такая уж работа в этом цехе. Тогда он рассказал, что увлекается музыкой, а шум ему очень действует на уши. Все это говорилось так просто, что в то же мгновение я бросился искать другое место для него. И вот Владимир уже слесарь-гравер.

Его попросили помочь заводской художественной самодеятельности. И тут практически я уже с ним не расставался. Часто приходил на репетиции, хотя было у меня немало разных дел. Владимир все время разговаривал со мною, делился своими планами. Он мне нравился еще и тем, что вокруг него собиралась заводская молодежь. На репетиции хора люди всегда приходили. Я каждый раз выходил из клуба с мыслью, что с художественной самодеятельностью нам повезло. За короткое время была готова программа для смотра, который состоялся в Дворце железнодорожников. Мои переживания за кулисами и в костюмерной были лишние — все было хорошо. Юный дирижер умело руководил хором взрослых людей».

Недолго работал Владимир на заводе «Легмаш», молодая жизнь требовала своего — хотелось учиться. Владимир делал для молодежи все, что мог. В нем выработалась какая-то преданность рабочему коллективу. Не помню, чтобы он хоть раз в чем-то отказал молодежи.

Вот осенью директор попросил организовать выступления художественной самодеятельности в подшефном колхозе села Бобовцы Сторожинецкого района. В селе был праздник.

Владимир подготовил программу, собрал людей. Мы поехали задолго до начала концерта. Концерт удался. Радовался Владимир, был счастлив и я.

Володя охотно каждое утро идет на работу. Он словно влюблен в свой «Легмаш», чувствует себя очень хорошо среди работников и служащих, которые отнеслись к нему по-человечески с первого же дня его работы.

Заводской хор подготовлен к смотру и выступлениям перед городской публикой. На свой концерт Володя пригласил меня с матерью и Софию Сильвестровну Яричевскую, дочку украинского поэта, которая приехала к нам в гости из Румынии. Песни Володи звучат слаженно, задушевно и их хорошо воспринимают слушатели, награждая исполнителей оживленными аплодисментами. Володя выходит на авансцену, долго кланяется и словно не верит, что те аплодисменты адресованы его песням.

Тот успех придал ему творческой силы, смелости и настойчивости в работе над другими произведениями. Он дорабатывает ранее написанные произведения.

Дотянув до хорошего уровня песни «Отлетают журавли» и «Колыбельную для Оксаночки», он посылает их под псевдонимом «Весняный» на областной конкурс…

Я тоже член жури этого конкурса: рецензирую поэзии, рассказы, юморески. Музыкальные же произведения, преимущественно песни, оценивает преподаватель музыкального училища Александр Михайлович Чмут, который закончил композиторское отделение Киевской консерватории им. П. И. Чайковского в классе композитора Льва Ревуцкого. Я, присутствующий на заседании журю, слышу, как А. М. Чмут наигрывает и напевает песни Володи. Как и другие члены жури, он не знает, что автор тех песен — мой сын.

Затаиваю дыхание и не свожу глаз с Александра Михайловича, который перестает играть, оборачивается к нам лицом и говорит с волнением в голосе:

— Я издавна рецензирую произведения буковинских музыкантов, держал в руках немало умело скомпонованных вещей, но таких оригинальных, мелодичных, с волнующими интонациями, как песни этого Весняного, я еще не слышал на Буковине. Это по-настоящему одаренный человек.

Мое сердце стучит у груди, предметы и люди словно кружатся вокруг меня. Стараюсь представить себе, какими станут глаза сына, когда я перескажу ему сказанное А. М. Чмутом. Он тоже очень высокого мнения об этом человеке.

В своих воспоминаниях организатор конкурса А. Ф. Яковчук пишет:

«Среди буковинской композиторской громады он начал выделяться таки сразу. Творческий рост юного Владимира Ивасюка заметили рецензенты областного конкурса на лучшее литературное и музыкальное произведение. А именно, ученик Левка Ревуцкого Александр Чмут увидел в песнях Владимира Ивасюка силу мелодичных импровизаций, пафосное вдохновение и стилевое новаторство…»

Конечно, Володя очень радуется, когда узнает об оценке своих песен. Смотрит на меня и говорит тихо:

— Кажется, папа, что мне стоит и дальше писать. Есть для кого…

И больше ни слова. Не любит хвастаться. А. Ф. Яковчук в своих воспоминаниях отмечает, что Володя «был скромный, как и все талантливые люди».

31 декабря 1966 года областная газета «Советская Буковина» опубликовала итоги конкурса:

«Первой премии удостоен самодеятельный композитор Ж. Кремер за цикл «Песни о Ленине»… Еще одну первую премию поделили между собой Леонид Затуловский («Мечты») и Владимир Ивасюк («Отлетали журавли»). «Мечты» — лирическая песня с интересным гармоничным языком, «Отлетали журавли» — глубоко патриотическая…»

…Осень шестьдесят шестого серая, холодная, до дурноты надоедливая своими дождями, слякотью, туманами. Тротуары покрывает мокрая и грязная листва, из-под колес автомобилей летят на прохожих брызги болота. Не хочется выходить из дома. Сидеть бы в комнате и читать Джека Лондона.

Однако ненавистная погода не действует на настроение Володи. Ему просто некогда скучать и мечтать о лучшей погоде. Когда возвращается с завода, по быстрому обедает, берет скрипку и спешит в музучилище. Там проходят или консультации, или репетиции симфонического оркестра.

Володя признается Гале:

— Как бы там ни было, мне все-таки повезло в жизни тем, что встретил много прекрасных людей. На заводе «Легмаш» морально отдыхаю, а в этом училище становлюсь таким умным и способным, что уже дальше некуда… А все дело просто в людях, среди которых мне предначертано жить… Это моя среда. Наверное, на всю жизнь… И я благодарю судьбу за нее. Взять хотя бы Л. И. Таранову. Сколько радости ощущаю на ее лекциях по теории музыки! Иду к ней, как на праздник.

— Ты просто влюблен в нее, а не в теорию музыки, — злорадно кидает Галя. — Но она стоит того, чтобы такие, как ты, в нее влюблялись.

— Нет, Галя, ты не права. Я немного одержим музыкой. Слышу ее всюду: на лекциях Тарановой, на улицах, в цехах дорогого моему сердцу «Легмаша».

И это не пустые слова. Володя купил учебник гармонии и изучает его с интересом, даже за обедом не выпускает из рук. Галя спрашивает его с насмешкой:

— У тебя не пропадает аппетит от тех теоретических мудростей?

— Нет, читаю их, как роман Джека Лондона. Музыка не накинута мне силой, она — моя избранница. И такие книжки, как эта, приносят мне огромное удовольствие. Нужно работать, Галя…

И Володя работает. Не забывает также, что ему восемнадцать. Он, жизнерадостный и общительный, посещает курсы танцев, которыми руководит преподаватель музучилища В. Д. Бедусенко. Володе нравятся украинские народные танцы, а также вальс, танго, твист, чарльстон… Но он не пренебрегает и новыми танцами, которыми увлекаются его ровесники.

5 февраля 1967 года областная газета «Советская Буковина» делает Володе очень приятную неожиданность: печатает песню «Отлетали журавли». Это оказывает на него глубокое впечатление и заставляет его серьезно смотреть на свое призвание. Он дорабатывает текст новой песни «Там за горой, за кремневой», в которой выразительно отразилась его любовь к буковинской народной песне. Пишет новую песню — «Над морем» — на слова Д. Павлычко.

Володе и Гале захотелось создать домашнее трио, им нужна для этого пианистка. Ею, ясное дело, должна стать Оксаночка, которая гасает целыми днями по двору, в скверике, что перед химическим факультетом, и в парке им. Т. Шевченко.

Как-то раз Володя садит ее за рояль и начинает воспитывать семейную пианистку. Те занятия с сестричкой порождают в его фантазии замысел песни о том, как не хочется выстукивать на клавишах гамы, арпеджио, этюды в то время, когда на улице весна, соседские дети играют, смеются. Позже этим замыслом Володя поделился с поэтом-песняром Юрием Рыбчинским, который приезжал весной 1971 года в Черновцы с композитором Игорем Покладом. Юрий Рыбчинский написал стихотворение «Уроки музыки» и отдал его своему другу — композитору Вадиму Ильину. Песня удалась очень интересной, талантливой и много лет звучала по радио и телевидению.