Книги о Владимире Ивасюке и песенники

Монолог перед лицом сына

Раздел пятый

Приношу скрипку из Черновцов, вынимаю торжественно из темного чехла и кладу на стол, и вся семья внимательно ее рассматривает. Это не игрушечная, а настоящая, учебная скрипка для маленьких еще рук моего сына. Она ласкает взгляд своим праздничным блеском и словно говорит Володьке: «Не печалься, что я такая маленькая, один-два года пройдут, я вырасту, и ты вырастешь вместе со мною. Но и такая, как я сейчас, не буду хуже остальных. Увидишь, как стану играть в твоих руках — все ахнут от удивления. Как бы ты ни жил, на этом свете я буду твоей судьбой. Мир скуп на радости, но я тебе их принесу — будешь счастлив лишь тогда, когда прислонишь меня к своему подбородку… Бери же меня навсегда, навеки…»

У Володьки блестят глаза, а на устах играет счастливая улыбка. Смотрит то на нас с матерью, то на скрипку. Гладит ее, трогает пальцами струны и сияет от радости.

Через неделю начало учебного года. Это не долго, но нужно ждать, хоть очень в нетерпеж. У нас уже есть и синяя папка, на которой написано большими буквами слово МУЗЫКА, — его далеко видно, все прохожие легко поймут, что Володька уже взрослый, уже учится в музыкальной школе. В папке появляются и нотные тетради, новенькие, чистенькие, аж страшно будет писать в них…

Наконец-то настает долгожданный день — первое сентября. Юрий Александрович Бруевич не опаздывает. У него семь учеников, у каждого уже есть скрипка. Но вот какая тут беда… Занятия, уроки — хорошие слова. А где же их проводить? Школа же значится только на бумаге. Помещения еще нет, а уроки два раза в неделю нужно проводить в трех классах. Второй секретарь райкома партии сказал, что наше помещение скоро освободится от канцеляристов и бухгалтеров. Нужно немного потерпеть, разрешение проблемы не за горами. А пока уроки будут проводить в Доме культуры и Доме пионеров.

Веду Володьку в Дом пионеров. Там уже ждет Юрий Александрович. Он белорус, лет тридцати, очень ласковый с учениками и родителями, словно рожден для того, чтобы учить детей игре на скрипке. Долго рассказывает Володьке про скрипку-восьминку, а потом мальчик водит смычком по открытых струнах. Восьминка не играет, а жужжит, как тучка голодных комаров. Единственное ее качество в том, что она похожа на скрипку и имеет струны. Но, не смотря на препоганое звучание, она радует Володьку. Он уже играет! Юрий Александрович позволяет мне сидеть на уроках, чтобы потом дома помогать Володьке, который читает быстро, как взрослый, а писать не умеет. Сижу сбоку и запоминаю каждое слово, каждый совет учителя.

С самого начала работаем с сыном два раза в день по полчаса. Не больше. Он все легко осваивает, и нет необходимости толочь воду в ступе. Мальчик должен бегать, играться, развлекаться. Пытаюсь, чтобы домашние занятия были интересными, не превращались в сложную неприятную обязанность для ребенка. Поем каждую нотку, каждый такт, выдумываем веселые сказочки, в которых участвуют все домашние. А через некоторое время переходим к более сложной программе — к песням «Петушок», «Пойду ли, выйду ли я» и многим этюдам, довольно-таки сложным. Володькины руки скоро привыкают к правильной постановке.

С началом учебного года в Доме пионеров дает о себе знать бурная жизнь: проходят занятия разных кружков, городские и районные пионерские сборы, тематические вечера, концерты ученической самодеятельности. Да и средняя школа, не имея свого зала, часто устраивает там родительские собрания, считая Дом пионеров своей собственностью. Все эти мероприятия совершенно не способствуют нормальной работе музыкальной школы. Более того, учителей раздражают стук-грюкот, вопли в коридоре, заглядывание посторонних в комнаты, где идут занятия.

Выхода, кажется, нет. В Кицмане не найти помещение, которое можно было бы приспособить для потребностей музыкальной школы, которая в будущем будет расширяться, увеличивая количество классов, учителей и учеников. Все самые лучшие дома заняты организациями, торговыми учреждениями, жильем.

В райкоме партии думают над решением этого вопроса, ведь учителям нужно работать без нервов. Их недовольство отражается на настроении родителей, которые уже начинают думать, что в один из дней педагоги не приедут в Кицмань, где не обеспечены элементарные условия для работы. И что же ты поделаешь? Не построишь хату из лебеды и не заведешь в нее учителей и учеников.

Наконец-то находят две комнаты в районном Доме культуры. Уроки класса скрипки и баяна происходят в одни дни, а уроки фортепиано — в другие. Уже можно мириться, можно работать. Но настает поздняя осень, идут дожди вперемешку со снегом, всюду слякоть, по утрам заморозки, морозы. В комнатах очень холодно, их не отапливают как следует. Учителя проводят уроки в пальто. Я приношу Володьку на руках в школу и на уроке уже не прислушиваюсь к тому, что ему объясняет учитель, а слежу, чтобы в печи горел огонь. Когда Юрий Александрович делает маленький перерыв, я беру посиневшего ученика на колени, согреваю его ручки у себя под свитером.

Другие родители тоже поддерживают огонь в печи, но это надоедает, злит их. Злит полное безразличие директора Дома культуры, который считает, что забота о нормальной работе музыкальной школы не входит в круг его обязанностей. Некоторые высказываются, что этот горемыка надеется, что все родители скинутся и заплатят ему за услуги. Но настает день, и его зовут, кажется, в районный отдел культуры и так «культурно» говорят с ним, что перед его глазами весь мир темнеет. И это хорошо воздействует на него: к приезду учителей комнаты хорошо убраны, даже ваза с цветами стоит на столе, пианино настроено, а печи такие горячие, что нельзя до них дотронуться. Учителя нормально работают, им никто не мешает. Только иногда директор Дома культуры зайдет и спросит, нет ли у них еще какого-то пожелания. Он охотно пойдет им навстречу.

Для меня, учителя средней школы, полезно посещать уроки Юрия Александровича Бруевича. У него можно научиться плотности работы с учениками, когда ни одна минута не пропадает даром. А своей манерой вести себя он увлекает детей, которые видят перед собой, прежде всего, старшего друга. Он тактично и терпеливо исправляет их ошибки, не считает их смертельным грехом и не унижает учеников нервозностью или слишком резко высказанной нетерпимостью при пропуске уроков.

Выучено много этюдов, гам, песен, из которых Володьке нравятся такие, как «Ой джигун, джигун» (Джигун — баламут — прим. переводчика), «Во поле березка стояла», «Сурок», «Соловейка» и др. Он их исполняет задушевно, искренне. Выступает на академконцерте, где его хвалят, называя лучшим учеником класса скрипки, а это добавляет ему уверенности, заставляет еще лучше работать. Володя любит свою жужжалку, готов спать с нею, охотно идет в школу, а на учителя своего смотрит, как на волшебника из сказки. Зимой у Володьки много времени для еще одного любимого занятия — чтения. Перечитывает по несколько раз библиотечные и домашние книги сказок, не разлучается с любимым Робинзоном Крузо, веселым лгуном Мюнхгаузеном и хитрецом Лисом Никитой, катается на санках вволю, лепит снежных баб, болеет ангиной. Весной бегает по Кицманскому лесу, блуждает с дядькой Дмитрием берегами прудов и Совицы, время от времени ловит рыбу и устраивает праздник нашему коту.

Первый учитель Володи по классу скрипки Юрий Александрович Бруевич пишет в своих воспоминаниях:

«Как теперь стоит перед моими глазами маленький, по-детскому пухленький мальчик с умными глазами.

Нужно сказать, что первые шаги в овладении игрой на скрипке — очень трудоемкая работа, требующая систематических, упорных занятий, как в школе, так и дома. Володя, обладая хорошими музыкальными данными, с большой любовью и интересом относился к занятиям, проявил интерес, всегда был подготовлен к уроку.

За один учебный год он выполнил двухлетнюю программу. Конечно, нужно отдать должное родителям Володи, которые очень любили музыку, прививали любовь к ней, организовывали его работу.

Я ощущал, что этот ученик при серьезной и систематической работе добьется больших успехов. А это и подтвердилось в дальнейшем.

К сожалению, Володя учился у меня только один год, но оставил о себе яркое впечатление».

…Совершенно в других условиях проводятся уроки в следующем учебном году. Все организационные проблемы решены, музыкальная школа не мытарствует, а получает одно из лучших Кицманских зданий с множеством комнат, просторным двором и садом. Она становится независимой от черновицкой школы №1. Ее первым директором назначен прекрасный скрипач, выпускник Черновицкого музыкального училища Юрий Николаевич Визнюк. Он делает капитальный ремонт, доводит здание до блеска, стены украшает красивыми портретами великих композиторов — Глинки, Чайковского, Шостаковича, Моцарта, Бетховена, Лысенко, Нищинского, Косенко, Шуберта, Шумана… Получает инструменты — рояль, два пианино, виолончели, народные инструменты, новенькую мебель… И много литературы. Тожественный вид школы действует на детей — они гордятся нею. Набор учеников растет.

Володька доволен, что он второклассник, признанный скрипач школы. На самом деле он во втором подготовительном классе, где уже вводят новые предметы: сольфеджио, ансамбль, общее фортепиано. Но тут его ожидала беда: он еще не умеет писать, хоть рисует неплохо. Но мы не торопимся учить его писать, хотим, чтобы он этому научился в школе, где выработает хорошую каллиграфию. А что делать с уроками сольфеджио, где нужно выполнять домашние задания?

Выход найден: ходим вместе с ним и на уроки сольфеджио, которые ведет сам директор школы, Володькин педагог по классу скрипки и фортепиано. Тут много учеников, учащихся в третьем-четвертом классах общеобразовательной школы и уже полностью подготовленных для освоения элементарной теории музыки. Но мы им не уступаем: нас двое. Приходим на уроки без опоздания, с чувством достоинства садимся за парту и превращаемся в слух. Почти двадцать учеников смотрят сначала удивленно, но поскольку я учитель средней школы, где и они учатся, то ведут себя сдержанно, скромно, не шумят и не устраивают беспорядок. Мы с Володькой становимся своеобразными старостами. Когда учитель заходит, Володька встает, как и все ученики. Когда садятся, он поворачивается ко мне и спрашивает:

— А ты почему не встаешь? — Ему кажется, что я не вежливо отношусь к педагогу.

— Я ж не ученик, — отвечаю шепотом.

— А кто ты?

— Твой персональный секретарь… — Он не понимает мой ответ, но больше не спрашивает. Ученики читают ноты, дирижируют, изучают гамы, арпеджио. Я старательно записываю все, что говорит учитель, а Володька старательно выводит нотки в тетради на том месте, где они и должны стоять, умело рисует диезы и бемоли, а скрипичный ключ получается у него очень хорошо.

Делаю ему замечание:

— Разве ты не видишь, что твои ноты выросли кривыми. Почему торопишься? Учись хорошо писать…

Учитель внимателен к нему, часто говорит ему повторить гаму, арпеджио или какой-то отрывок из упражнений. Володька своим детским дискантом удовлетворяет требовательного педагога. А иногда, чтобы пристыдить какого-то из старших учеников, не очень внимательного, который фальшиво поет, Юрий Николаевич обращается к малышу:

— А ну ты, Володя… — У Володьки недовольно блестят глаза. Не хочет, чтобы старшему ученику было стыдно из-за него. Опустив взгляд, краснеет, но поет — учителя же нужно слушать.

Мы с ним дисциплинированные. Внимательно списываем с доски ноты, которые словно отрываются от мела учителя. Ученики поют их хором, а потом каждый отдельно, Володька тоже поет, а краем глаза поглядывает на меня. Толкает в руку и говорит:

— Почему не поешь?

— Тут поют только дети, а я уже взрослый. Будем петь дома. Будь внимателен… Все запоминай.

По дороге домой спрашивает:

— Ты только домашний певец? Учитель не может сказать, чтобы ты пел вместе с нами, правда?

— Вас двадцать — есть кому сказать.

Дома сразу же садимся делать задания, чтобы не забыть учительских пояснений. Это занимает полчаса. Не больше. После этого Володька свободен. На следующий день повторяем выученное. Потом еще раз… таким образом, приходим на урок с крепко усвоенным материалом, мальчик отвечает, как звоночек.

Наблюдаю новую черту в его характере. Бывает так, что какой-то ученик дает неправильный ответ, и учитель обращается к классу:

— Кто исправит ошибку?

Кто-то поднимает руку, Володька — нет. А он знает, как нужно отвечать. Наклоняюсь к нему и спрашиваю:

— Разве ты этого не знаешь?

— Знаю…

— А почему не поднимаешь руку?

Володька пожимает плечами, но руку все-таки поднимет. Учитель видит его и в то же мгновение делает знак рукой, чтобы тот отвечал. А ему не хочется, чтобы его выделяли среди учеников, с которыми он играет на толоке во время перерывов. Они же его считают своим, а он вот выскакивает, как Филипп из конопли, и стыдит их. Подумаешь, учительский ребенок. Так не идет. Поэтому Володька неохотно отвечает, когда кто-то из его друзей ошибается. Кроме того, мальчишка кажется мне и самолюбивым — пытается не отставать в группе, в которой он самый младший, не хочет показывать, что не умеет писать, это заставляет его на уроке по сольфеджио очень тщательно списывать ноты с доски.

Проходят дни за днями… Мальчик не расстается с песней, по-взрослому уперто работает над каждым ее тактом над всеми нюансами. И скрипочка-штамповка словно очищается от своей хрипоты и приобретает совсем другой голос. И я понимаю Володькин секрет: он дарит скромной восьминке часть своей души и заставляет весьма нехитрый инструмент тешиться, грустить, стремится к небудничному — сотворить чудо.

Учителя любят малыша и охотно берут его с собой на концерты, чтобы продемонстрировать успехи молодой школы. А во втором подготовительном его концертная программа довольно-таки изысканная: «Солнце низенько» Н. Лысенко, «Сурок» Л. Бетховена, «Соловейка» Н. Глинки. Володя исполняет с особенным энтузиазмом «Рондо» В.-А. Моцарта, «Серенаду» Ф. Шуберта, «Концертино» и «Сонатину» Н. Баклановой. Эти вещи приносят ему успех у слушателей. Публика награждает мальчишку громкими аплодисментами.