Книги о Владимире Ивасюке и песенники
Пригласи меня в сны свои
Мы — друзья, земные и небесные…
Дорогой Володя!
В теперешнее время так мало желающих писать письма, поэтому и я не исключение. Но вот воскресенье, последний день февраля, а в грядущий четверг — Твой юбилей, полдень Твоего вневременного века — грехом было бы не поздравить мне своего далекого Побратима. Далекого, куда не оглянешься. Назад обернешься — пропасть в двадцать лет, которую все тяжелее и тяжелее перелетать Твоим крутокрылым песням, а посмотришь вперед — глаза, жадные к белому миру и всему земному, украдкой умоляют Господа, чтобы дорога к нашей с Тобой окончательной встрече была еще подлиннее. Что поделать: одинаково страстно хочется жить и на пятьдесят шестом году, как вот мне теперь, и на тридцать первом, как тебе когда-то, но все в руках Божьих.
Теперь вот Тебе пятьдесят — вместе — земных и небесных, и мы с Марией и со всеми нашими друзьями поздравляем Тебя искренне, топя свои взгляды в небе завтрашнего марта, а оно синее — то небо, и нам не найти в них Твои глаза, ведь и глаза Твои были синие, а теперь их не видно, будто и нет, но вместе с тем будто они — само небо, и будто бы они везде над целым миром. Я, Володя, вижу тебя везде и всегда, а если волнуясь я говорил об удаленности между нами, то имел в виду лишь временное расстояние, так как память моя устраивает нам с Тобой пусть короткие, но милые встречи чуть ли не каждый день. И Ты являешься мне не бронзовым юношей с Лычаковского кладбища, а живым, как дуновение зеленого ветра, или как смуглый перелестник в летающем пламени музыки, или как седая прядь сигаретного дыма над столиком в кофейне. Когда два года назад я написал, что
Поэты и ведьмы сидели за круглым столом,
Слетались осы на шум виноградного сока..,
то Ты же был тогда с нами за столиком на летней площадке «Вернисажа». Помнишь: я, Юрий Брылинский, поэт Иван Малкович и три или четыре красивые ведьмы из театра напротив. Никто Тебя, конечно, кроме меня, не видел, но же Ты был!..
Почти двадцать лет прошло с того времени, как Тебя убили, а Ты в нашем Львове не оставляешь меня: то предостережешь от ложного шага («Стой, старик, — здесь разрыто!»), то просмотришь только что написанный текст («Из этого, старик, может быть песня»), то улыбнешься, скрываясь («Бывай, старик!..»).
Двадцать лет. Здесь такие изменения, что и не поверишь. И, в конце концов, о многом Тебе, наверное, рассказывали, ведь было кому: и Володя Глухой, и Ростислав Андреевич, и Назарий Яремчук, и Лучуки — Володя и Оксана, и, в конце концов, Отец Твой — Михаил Григорьевич… Представляю, как все они обступили Твой райский рояль и слушают, слушают… Иногда, когда я слышу музыку сфер и пения херувимов, то знаю: это Ты, Володя, с друзьями своими небесными создаете эти песни и эту музыку. Нам, земным, такое не по силам.
Как-то Ты явился мне на сцене театра имени Марии Заньковецкой — то был вечер памяти о Тебе. Объявили выход молодого певца Александра Пономарева с нашей песней «Лишь раз цветет любовь», а выходишь — Ты, ну настоящий Ты, цельный, вдохновленный, — разве что младший, чем я Тебя знал. И пел хорошо, как всегда.
Этот Саша Пономарьов… Иногда, Володя, мне кажется, что это Ты возродился в нем. Частично, конечно, но в творчестве у него Твоя серьезность, Твоя требовательность к себе и к другим, Твое трудолюбие.
Вообще, Украина наша не без талантов, сам понимаешь. Кто-то отходит, проходит, а кто-то приходит, наступает. Среди тех, кто появился в последние годы, — интересные ребята и девушки — в ипостасях солистов и в ансамблях, или — в группах. Они поют много всякой ерунды, но иногда среди этого единообразия встречается и что-то неплохое. Я не могу Тебе перечислить этой многоголосой братии — им нет числа на нашей славной Украине, но кое-кто запомнился. Вот Пономарева я вспомнил; а еще серьезно относится к украинской песне Андрей Кравчук. Вместе с Василием Зинкевичем и Тарасом Петриненко эти двое — будто четыре краеугольных столпа мужской половины храма современной украинской эстрады. Женскую половину этого храма, как по мне, подпирают Ирина Билык, Таисия Повалий, Ани Лорак и Руслана. Но, Володя, это мне они кажутся столпами, а все остальные — столпцами и столпиками. Кто-то другой, возможно, считает «моих» столпов столпиками, а столпами — своих любимцев. Но всех объединяет одна печальная ситуация: всем им, Володя, нечего петь. Стало, видишь, модным петь песни собственного, так сказать, производства. А сам понимаешь: если Бог дал голос и слух, то не обязательно расщедрился на талант, скажем, поэтический. Вот и вянут уши от бесконечной самодеятельности.
Поэтому, наверное, в самом деле творческим стал концерт из Твоих песен в прошлом году весной в Киеве, в дворце «Украина». Организовал его такой себе милый грубас Сергей Архипчук, назвал так: «Владимир Ивасюк. Возвращение». Вообще-то я тогда видел Тебя там, молчаливого и мудрого, за кулисами этой грандиознейшей украинской сцены, но коротко напомню Тебе и себе о том дне.
Помнишь, Галя приехала с детьми и мужем, и Оксанка, и я с Марией. Пришел Юра Рыбчинский (Архипчук немного переживал, «соизволит» ли). Василий Зинкевич открыл тогда концерт…
Замысел был таким, что песни Твои не прошли, что творческая молодость тех, которые взошли после Тебя на небосклон украинской эстрадной культуры, отсвечивает лучами и Твоих песен. Так оно и было.
Ани Лорак серебрилась в «Неудержимом течении»:
Исчезло наше «быть или не быть»,
Аж за море с журавлями отплыло…
Тарас Чубай закатывался с «Плачем Еремии»:
Я пойду в далекте горы,
На широкие равнины…
«Океан Эльзы» раскачивал нашу «Колыбель ветра», «Пиккардийская терция» шутливо перебрасывалась «Шляпой», а Руслана пеленала Твоей изысканной мелодией романтические стихи Кудлика:
Я — твое крыло,
Ты — мое крыло.
Словом, красивый был концерт, и людей было в зале море — от берега до берега, и всем нам было хорошо с Тобой…
Дорогой Володя!
Ты, конечно, знаешь обо всех тех изменениях, которые произошли в мире и в нашей Украине! Государственная самостоятельность засветила на углу Твоего львовского дома памятную таблицу, а под бывшим Твоим балконом разминается с авто улица Твоего имени.
Вот включил телевизор, а «Мост» (есть теперь такой телеканал) показывает «Червоную руту»: Соня Ротару в белом платье и веселая, как праздник. А вообще, она отошла от украинской песни, хочет быть «общепонятной» — Бог ей судья. Разве время от времени передадут какую-то давнюю запись — преимущественно Твои песни — да и все.
Грустно мне без Тебя. Ты умел подогнать меня к работе, умел захватить в творческий плен, в котором сам вечно пребывал, умел сдержанно ценить настоящее, и деликатно отодвинуть щербатое… Нам грустно без Тебя.
Знаешь, было время, когда мне хорошо работалось с Игорем Билозиром. Пришло много хороших песен… Но все, к сожалению, прошло — по объективным причинам да и субъективным… Помнишь, есть такая украинская поговорка: покинь работу на день, то она тебя на месяц покинет. Когда-то мы с Игорем решились бросить работу и на день, и на два, а она потом нас — на годы.
Слушай, Володя, окажи мне услугу — приснись Билозиру и напугай его немного — может, опомнится и позвонит по телефону мне новыми мелодиями. Ведь был из него хороший композитор. Ты же помнишь «Каждый год то весна, то осень»? Эту недописанную нашу песню дописал именно он. Но то было когда-то. Все было — когда-то…
Но стоп! — я впадаю в бездну пессимизма, а мы с Тобой — оптимисты. Ты всегда твердил, что песня должна быть веселой, цветастой, бодрой, победной. Я это помню.
Даже в печальный день Твоего пятидесятилетия мы, друзья Твои, земные и небесные, помянем Тебя оптимистичными воспоминаниями. А я еще и зачитаю всем это письмо, ведь оно — не только для Тебя.
Затем, поздравь дружные нам души!
Всегда Твой
Богдан Стельмах.
Р.S. Именно сегодня, 4 марта 1999 года, в день Твоего пятидесятилетия, моя дочь Наталья, которую Ты знал трехлетней манюней, родила мне внука Богданчика. Радуемся!
Б.С.
