Книги о Владимире Ивасюке и песенники
Пригласи меня в сны свои
Воспоминание о песне
С Володей Ивасюком познакомил меня его земляк писатель Дмитрий Герасимчук. Оба — буковинские парни, они дружили, как только и могут дружить двое людей, которых их судьба сорвала с родных мест, а ныне объединяет общая поэзия детства и молодых лет, перевитая тенями магических букв: Бу-ко-ви-на… А с Дмитрием в то время мы работали в газете «Ленинская молодежь» (ныне «Молодая Галичина»). Редакция находилась тогда на проспекте Шевченко — на давней Академической, куда Ивасюк зашел в один из весенних дней 1973 года…
Господи, это уже прошло свыше двадцати лет!..
* * *
Так вот, еще прошлогодней весной прошло двадцать лет, как мы познакомились с Владимиром Ивасюком. Память моя, к сожалению, не умеет сохранять почасовых деталей прошлого; она, сказать бы, пользуется не зрением или слухом, а скорее душой. Запало в душу — в моем случае — только то и запомнилось.
Помню, что к тому времени я уже знал Владимира Ивасюка по его «Червоной руте», которая пленила радиотелеэфир и наши сердца. Мое было в особом плену — в нем «с печалью радость обнялась», так как сам я уже имел с М. Скориком и Б. Янивским немало песен, но на такие популярные не повезло; переезд юного буковинца во Львов мог оказать влияние и на мое песенное творчество. Думаю, что и Володя возлагал определенные надежды на творческое развитие нашего знакомства.
Планов своих ни он, ни я особенно долго не скрывали. И, к сожалению, мне не запомнилась наша первая общая песня. Может, это была «Колыбель ветра»?.. Или «Лишь раз цветет любовь»?..
* * *
«Лишь раз цветет любовь» прозвучала впервые по радио в какое-то майское воскресенье 1975-го, кажется, года. 1975-го?.. Первой, следовательно, быть она не могла, но создание ее, припоминаю, было интересным.
Я предложил Ивасюку стихотворение «Каждый год и весна, и осень» (в таком варианте, который сегодня напечатан в моем сборнике «Сто песен»), и он начал подбирать мелодию. Через несколько дней мелодия была готова, но песня — нет, так как в стихе оказалось многовато запевов, а припев — и вовсе не совпал с музыкой. Композитор обещал что-то доработать, я тоже должен был подкорректировать слова к серпантинным тропинкам его мелодичной Верховины. А пока это должно было произойти, Володя обратил внимание на строку «словно два перстня в вечернюю воду»… Два перстня!..
— Давай из этого делать песню!
— Из чего? — спросил я.
— Два перстня! Старик, это будет песня!
И Володя сел за фортепиано, ударил несколько первых аккордов, начал напевать без слов. Из бушующего течения музыки вынырнули отдельные слова, фразы… «Два перстня — это для тебя… выбирай… два перстня — это твой смех, а твой смех — моя погибель…».
— Старик, давай слова!
— Не знаю, подумаю, — ответил я тогда.
А Володя играл, высекал слова из своего вдохновения, закаливал их ветрами мелодии…
Спустя несколько дней я позвонил по телефону ему на квартиру.
— Заходи, есть новая песня, — услышал в ответ.
Через какое-то время я уже слушал вдохновенное пение музыканта. Его фортепиано становилось то «быстрой водой», в которой карпатская луна смыла с себя серебро, то утренним полем, что его «солнце приветствовало», то просто — многомерной вселенной мелодии. «Не грусти о весномае!..»
Я был первым слушателем «Двух перстней».
* * *
Воспоминания эти я начал с песни не потому, что хочу сейчас, с расстояния времени, и вдобавок через пропасть, которая разделяет наши с Володей миры, украсить как-то тогдашние прозаические будни. Была, очевидно, и проза, но в душу запала преимущественно поэзия творчества.
— Напишем, — говорит Володя, — что слова в «Двух перстнях» твои и мои.
— Только твои, Володя.
— Но идея же…
— Два слова — это не идея, — отвечаю, — два слова — это мой тебе подарок по случаю написания новой песни.
— Благодарю. А «Каждый год и весна, и осень» будет… Надо подождать, старик.
Я подал Володе листок с новым стихом, который должен был подойти к несколько дней тому назад скомпонованной мелодии на начальную строфу «Каждый год…»
— На вот. Называется «Лишь раз цветет любовь». Володя сел за инструмент…
Взгляни, все вокруг расцвело:
Ясная вода и солнце золотое;
Цветут рощи, цветут густые колоса…
Почему же любовь так долго не цветет!..
Слова вкладывались в струю мелодии наилучшим образом, а она, по-весеннему развесистая и буйная, как ветер по зеленым кронам мира, катилась к припеву…
В реку перерастает
Звонкий ручей,
Грустью расцветает
Горькая печаль,
А утро солнцем каждый день
Цветет для нас,
И лишь любовь цветет один —
Единый раз.
Я и до сих пор слышу приятного тембра голос Володи, вижу его вдохновленное лицо. И сейчас хочется особенно сказать, что всегда (подчеркиваю — всегда) и голос тот, и счастливая улыбка успеха моего друга постоянно выныривают в моей памяти из неистового огня мелодии, из сокрушительного пожара музыки. И это, видит Бог, не просто метафора.
* * *
«Два перстня» и «Лишь раз цветет любовь» спела София Ротару — первая интерпретатор чуть ли не всех песен Владимира Ивасюка. Обе же песни были будто производными от того стиха «Каждый год и весна, и осень», который, к сожалению, так и не дождался мелодии Ивасюка. Где-то через восемь, наверное, лет мелодию на эти слова скомпоновал Игорь Билозир, а исполнила песню Оксана с «Ватрой».
Выше высоких крон яворов,
Словно два перстня в вечернюю воду.
Покатятся на землю две зори
По предсумеречному небосводу…
Не успел Володя сложить песню и на стих «Карпатские соловьи», который был написан в конце 78-го именно для него. Со временем слова положили на музыку А. Кос-Анатольский (это было последнее его произведение), В. Листопад, В. Каминский.
* * *
А вообще, многих песен не успели мы написать с Владимиром Ивасюком. Хотя немного написано. Среди других — песня «Калина, калина», о которой ныне знаю лишь я, так как был соавтором и единственным свидетелем ее создания, единственным ее слушателем. Стих «Калина, калина» языком музыки Володя перевел вдохновенно и быстро. Инструмент… ливень аккордов… — и по нотоносцам разбежались точечные гонцы мелодии, которая, будто неутомимые муравьи, скоро заняла собою несколько нотных станов. Подписаны слова, вложены в конверт. Адрес — Ленинград, ансамбль «Калинка»…
— Пусть поют, — говорит Володя. — Там мои друзья, они просили что-то подобное.
— А копию для себя? — спрашиваю. — Может, кто-то и у нас споет?
— Я мелодию помню. Зазвучит и у нас.
К сожалению, и это не произошло. Аж через пять, наверное, лет свою музыку к песне «Калина, калина» написал Виктор Каминский — для Оксаны Билозир и для тогдашней «Ватры».
* * *
С весны 1975 года до осени 1977-го я работал завлитом в муздрамтеатре Дрогобыча. В 1976-м театр взял на постановку пьесу М. Ибрагимбекова «Мезозойская история» — об азербайджанских нефтяниках и о любви, конечно. Музыку к спектаклю по моей просьбе согласился написать Владимир Ивасюк.
Это была вторая его работа в театре.
Заинтересованные знают, что В. Ивасюк написал замечательную музыку к заньковчанским «Знаменосцам» по О. Гончару, и считают ее единственным его произведением для театра. А это не так. Было и второе — прекрасно инструментованная музыка к «Мезозойской истории», с лейтмотивной песней «Пригласи меня в сны свои».
Идут годы — это не беда,
Только иногда жаль,
Что в кружеве дорог
Я найти тебя не смог.
Пригласи меня в сны свои,
В те, что до сих пор не сбылись,
Пригласи меня в сны свои,
В те, что сбудутся когда-то…
Спектакль ставил светлой памяти Ярослав Маланчук тогдашний главный режиссер Дрогобычского театра, который, собственно, и перетянул меня на некоторое время в Дрогобыч из Львова. Если бы жил ныне Ярослав, то, может, больше вспомнилось бы об Ивасюке, но, к сожалению, и он преждевременно ушел из жизни — лежит уже который вот год на ровенском кладбище, горько оплаканный семьей и друзьями.
Володя несколько раз приезжал в Дрогобыч, привез готовую, записанную на магнитофонной ленте музыку к спектаклям, а в дополнение отказался от гонорара.
— Никаких договоров, — ответил на предложение подписать соответствующие бумаги. — Я это сделал для моего друга Богдана.
Пригласи меня в сны свои
Хоть на миг, но пригласи.
Пригласи меня в сны свои,
Печаль в сердце погаси…
На воспоминание о Дрогобыче Володя купил себе в хозтоварах настольную лампу — какую-то такую синюю, кажется, с претензией на модерн.
* * *
В Дрогобыче я впервые услышал, как он играет на скрипке.
Была у нас «половинка», которую моя Мария где-то раздобыла для сына. Так вот, увидев скрипку, взял ее так осторожно — маленькая же! — скользнул смычком по струнам, и веселая карпатская мелодия заполнила целую нашу общажную комнатушку.
— Ты играешь на скрипке? — удивился я восторженно.
— Я окончил музыкальную школу, старик. В этом нашем общежитии началась еще одна песня, которой коснулся мой добрый соавтор. Вот как-то зовет меня дежурная к телефону. Звонит из Львова Ивасюк и объясняет, что вот есть мелодия у Левка Дутковского, а если бы еще слова…
— Старик, надо помочь, — шелестит трубка голосом Володи Ивасюка. — Есть чем записать «рыбу»?
Володя намурлыкал мне мелодию, я записал ритмический рисунок песни — чередование ударных и безударных слогов (это на жаргоне музыкантов и называется «рыбой»). Через несколько дней прислал во Львов текст песни, а через несколько недель София Ротару уже пела «Черешневую рощу».
Когда я вспоминаю это все — отказ от надлежащего гонорара, заботу о творческой судьбе коллеги и т. п., — в контексте творческого и морального поведения некоторых других моих знакомых, — думаю себе: недаром же это, ребята, замучили его, а не нас, недаром это его, а не нас, Бог призвал к себе в таком буйноцветном возрасте.
* * *
Он был одним из нас, но предназначение его достигало значительно высших уровней: жизнью и смертью проиллюстрировать пророчество собственных песен. Такие песни, как «Баллада о мальвах», «Песня будет среди нас», «Баллада о Викторе Хара» при жизни композитора очаровывали нас, а после его смерти поразили фатальностью предвиденья…
Как воду жаждущая нива весной,
Впитал народ все твои песни…
Поэты на посту —
И песня не умирает,
Звенит сквозь ночь густую
Твоя отважная игра…
(Так звучал первичный вариант «Баллады о Викторе Хара». В этом издании текст песни представлен в новой редакции (Б.С.)).
Отважная игра Владимира Ивасюка импонировала миллионам, но и бесила не одного приспешника и не одного изувера. Они же и убили его весной тысяча девятьсот семьдесят девятого года.
О мама родная, ты меня не жди,
Мне в наш дом никогда не прийти.
Из моего сердца мальва проросла
И кровью зацвела…
В то время я уже второй год жил в селе Звенигороде под Львовом, у родственников жены. Как-то под вечер копаю грядку на дворовом огороде, и тут сосед зовет из своей усадьбы, что пропал Ивасюк, что объявлен поиск. Я и поверил. А на следующий день зашел на наш двор чернявый молодой человек в гражданском — следователь по делу…
Пропал Ивасюк… Как пропал? Куда? Когда?.. Не вернулся домой. Уже вот пятый день. Может, мог куда-то уехать?.. Чтобы не знали дома? Никогда на свете… А может, в Москву?.. Чтобы мать не знала пять суток? Ни за что. Я знаю Володю, его любовь к родственникам, к родне. Он и на день не пропал бы, чтобы кто-то из домашних не знал, где он… Что же вы думаете по этому поводу?.. Его уже нет…
«Его уже нет», — сказал я следователю в конце апреля тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Дальше я сказал, что видел Володю где-то неделю назад — из автобусного окна: он шел по Зеленой в направлении центра. А теперь его уже нет…
Потом я еще ездил в Львов, в райотделение милиции, убеждал следователя, что Ивасюк ни спился, ни в карты проигрался — так как не мог, так как это не его стихия. А следователь знай провоцировал меня на подтверждение своих бессмысленных догадок. Нет, товарищ следователь, Владимир Ивасюк не подзаборник и не богемник, как это вы себе воображаете, или, может, ваше руководство приказало вам так себе его воображать, — нет. Просто, его уже нет.
* * *
Но он был — мертвый, и его нашли в брюховицком лесу, и похоронили на Лычаковском кладбище в Львове — на одном из самых престижных кладбищ Европы.
Исчезло наше «быть или не быть»,
Аж за горы с журавлями отплыло,
И теперь не знаю, как забыть
То, чего никогда не было…
* * *
Но было же много чего — светлого, творческого, живого! — много планов и замыслов на общую нашу работу, на сотни песен, на новаторские поиски.
В августе 91-го, на доме, где жил Володя Ивасюк открыта мемориальная доска нашему знаменитому композитору. Я тогда имел честь вести торжественный митинг и как ведущий произнес свое короткое слово о побратиме. Хочу произнести это же слово здесь, на окончание своих тихих воспоминаний о Владимире Ивасюке, о нашей с ним Песне.
* * *
«Пролегла дорога от твоих ворот к моим воротам, как струна…» Пятнадцать лет назад эти прекрасные в своей прозрачной простоте слова песней пролетели над нашими душами, навсегда пленив нас пречистым творчеством светлого украинского композитора Владимира Ивасюка.
Ныне вот — взгляните! — те струны-дороги привели сотни и сотни людей к его песенным воротам. В этот час на Володину улицу пришли пылкие почитатели его творчества, друзья композитора, соавторы, пришли его ровесники и ровесники его песен, совсем еще малыши и седолобые уважаемые граждане. И вот все мы — в удивлении и увлечении — стоим над берегами могущественного песенного потока, который, засветившись когда-то в Черновцах первыми скромными аккордами, ныне проложил себе русло через всю Украину, через целый мир. И нет ему преград: ни плотин, ни запруд — он разорвал их! И нет для него каменных берегов задубелости и стяжательства, потому что мы стали его берегами. Мы — это народ, который наконец-то освобождает себя из проклятых имперских пут, которые так долго душили всех нас, а прежде всего — творцов: поэтов, композиторов, художников, так как это была совесть народа, его сознание.
Замучен в этих путах и Володя Ивасюк. Но песен его они не осилили…
На дворе солнечное лето 91-го. Память о Владимире Ивасюке закрепляется для потомков еще одним знаком — этой вот мемориальной таблицей над воротами его последнего земного приюта.
Вечная память коротким годам твоим, мой песенный друг! Вечная память следам твоим!..
Многих лет песням твоим!
* * *
А сегодня на дворе начало весны 1994, и Володе Ивасюку — 45.
