Воспоминания
Оксана Михайловна Ивасюк
Не бойся — ты со мною!
Оксана — самый младший ребенок в семье Ивасюков. Она на 11 лет младше Владимира. Казалась бы, значительная разница в возрасте могла ограничить взаимоотношения между братом и сестрой чисто формальным общением в семье. Талантливый композитор, окруженный вниманием молодежи, все время которого поглощает творчество, и девушка-подросток с ее подружками, школьными тетрадями… Но нет. Оксана просто удивлялась тому вниманию, которое уделял ей Владимир. Брат даже написал для нее колыбельную песню. Иногда казалось, что у него было предчувствие своего короткого века, и он спешил как можно больше передать сестре. Оксана Михайловна окончила Черновицкий университет и сейчас работает в нем, она — доцент кафедры украинской филологии. Живет в Черновцах и много помогает местному мемориальному музею им. В. Ивасюка.
Основываясь на воспоминаниях Оксаны Михайловны Тарас Унгурян написал книгу «Монолог перед лицом брата».
С ним было светло и радостно
Неслыханная и, очевидно, неслучайная популярность песни «Червона рута» подтолкнула Володю к решению стать профессиональным композитором. То есть, ответственность за свой талант, за все, что у него было на душе, что он мог сделать для людей, он полностью взял на себя. И вступил в Львовскую консерваторию. Володя хорошо понимал, что популярность — чрезвычайно тяжкий груз, прежде всего для души. Примитивно просто наслаждаться популярностью. Серьезный творец всегда ощущает, какое это трудное и ответственное дело. Все же он всегда оставался самым собой — искренним и чувствительным моим старшим братом.
С 1972 года родители довольно часто отпускали меня на школьные, а со временем и на студенческие каникулы во Львов. Я была счастлива, ведь Володя водил меня в театр, на концерты. И сам постоянно следил за тем, чтобы поддерживать собственный высокий культурный уровень. Это необходимо каждому интеллигенту — поддерживать такую форму.
Летом 1975 года, когда мне было 15 лет, Володя предложил: «Поедем в Планерское!» И мы едем в Коктебель! Тем не менее, первое впечатление от поселка было не из приятных — посреди белых татарских домиков торчали сараи и прочие пристройки для отдыхающих — такой себе классический социалистический реализм, — которые бесили и разочаровывали. «Ты не смотри на убогие лачуги, — успокаивал Володя. — Пойдем, я покажу тебе настоящий Коктебель. Он имеет замечательную историю, наполненную красотой, отвагой, талантом многих творцов». Несколькими километрами дальше, возле подножия Карадага, расположена Долина Роз. По дороге брат рассказывал о Максимилиане Волошине, его гостеприимном доме, где находили уют и поддержку много художников. Там провели свои наилучшие года Марина и Анастасия Цветаевы. В Долине Роз мы поставили палатку — возле чрезвычайно чистого источника с очень вкусной сладкой водой. Я говорю: «Володя, тут недалеко — пограничники. Что с нами будет? Нас не выгонят отсюда?» А он мне объясняет: «Существует два способа — можно отойти немного дальше и спрятаться в бухте среди камней. Или же просто избегать недоразумений с ними». Когда пришли пограничники, Володя показал свои документы и мой ученический билет. Нас, слава Богу, не выселили.
«Тут мы будем ловить рыбу и собирать мидии, — сказал брат. — Я научу тебя, как готовить». И научил! Рыба, мидии, вода из источника — основа нашего коктебельского питания. В Планерском мы были всего раз ли два — на тамошнем знаменитом восточном базаре. Разбросанный, колоритный, экзотический, даже фривольный какой-то… Мы покупали две больших дыни и очень быстро съедали их. Володя ужасно любил дыни. Днем на Карадаге было очень мало людей — они купались и загорали в бухте. А вечером — почти никого. И Володя мог уединиться. Он долго купался, заплывал далеко в море. Привез с собой маску, трубку, ласты и гарпун, занимался подводным плаванием. Возле Карадага — сказочный подводный мир. Он доставал со дна моря огромные химерные ракушки и дарил мне. А чуть позже приехали молодые художницы из Ленинграда — работать. И однажды, когда наши соседки (очень симпатичные, кстати) рисовали морские пейзажи, Володя попросил у них краски и на закате солнца начал мой портрет. Но не успел, работу завершил уже на следующий день. А еще сделал какие-то зарисовки, эскизы и подарил ленинградкам на память.
На следующий, 1976 год, мы с Володей поехали в Новый Свет — также вдвоем. На Царский пляж надо было спускаться по узенькой крутой тропе, по каменным выступлениям над пропастью. Сначала я очень боялась. А Володя смеялся: «Я не удивляюсь, что тебе страшно — ты же девушка. Но не бойся — ты со мной!»
В Новом Свете мы отдыхали так же, как и в предыдущие годы, — аскетично: минимум пищи (хлеб, картофель, помидоры, чай, мидии и рыба, которую наловим). Володя, как всегда, много плавал, часто уходил в горы. Я оставалась сама. А временами по три-четыре часа мы проводили под водой — Володя снимал кинокамерой подводное царство. Мы спускались довольно глубоко, я замерзала, но старалась не нервничать. «Ничего, — говорил мой наставник, — Терпи! Зато увидишь совсем другой, глубинный, мир…» И правда, с того времени мне кажется, что Бог в Крыму оставил частичку рая на земле, чтобы люди увидели, какой он. В моем воображении подводный мир — это образ рая, с его покоем и гармонией.
Наши путешествия были каким-то прорывом в другое измерение. Допингом, который так необходим творцу. Для Володи Крым был еще и благодатным местом для душевного уединения. Я же старалась ему не мешать, была молчаливой, ненавязчивой, скромной и непривередливой, просто ребенком, который обожал своего старшего брата, с которым так романтично и хорошо путешествовать.
Как-то я сказала Володе: «Вот женишься и, наверное, повезешь свою жену в свадебное путешествие в какую-то далекую экзотическую страну». — «Нет! Я повезу ее в Карпаты и сюда, в Крым. Чтобы она увидела эту красоту». Брат возвращался с моря обновленным, и это ощущалось в его песнях.
В 1978 году я была уже студенткой филологического факультета Черновицкого университета — окончила первый курс. «Если хочешь, можешь поехать со мной в Прибалтику», — сказал брат. Он всегда так деликатно предлагал — не «приглашаю тебя» или «беру с собой».
Мы побывали в Вильнюсе, Риге, Таллинне. В Риге есть богатый музей музыкальных инструментов. Володя восторженно рассматривал разнообразные средневековые музыкальные сундучки, рассказывал о том, как они работают, какой механизм лежит в основе извлечения звуков. О лучшем гиде в этих музеях не стоит и мечтать. Сколько он знал! Каждый музыкальный экспонат у него был связан с какой-то историей, легендой, притчей.
Мы посетили и Ленинград. В Эрмитаже брат рассказывал мне о французских экспрессионистах. Его лекция была содержательной и красивой. «Ты об этом знаешь?», — спрашивал он. «Не совсем», — уклонялась я от прямого ответа. «Тебе сколько лет?» — «Восемнадцать». — «Я в твои годы, — изумленно говорил Володя, — уже в третий раз перечитал отцовскую библиотеку. Ты прочитала ее?» — «Ну, — говорю, — прочитала…» — «Оксана, ты моя сестра, и мне не должно быть за тебя стыдно…»
Снисходительность старшего брата к младшей сестре в наших отношениях, наверное, доминировала. И вместе с тем он относился ко мне требовательно и очень душевно. Душевное родство, наверное, — самое дорогое, что нас объединяло. И что важно, наши отношения всегда были равными. Спрашивала я у него о чем-то, сомневалась в чем — он был всегда очень внимателен и искренен. Никогда не раздражался. Даже тогда, когда мне, семилетний, давал первые уроки игры на фортепиано. Я садилась и капризничала: «Не хочу играть!» Володя спокойно выдерживал паузу и говорил: «Начинаем эту пьесу». Такое мое упрямство, наверное, хорошо терроризировало родных. А для Володи это не было мучением, он не негодовал: «Как же ты мне надоела!». С его стороны было искреннее желание приобщить меня к музыке. Ему всегда хотелось научить меня чему-то, что-то мне передать.
Володя вообще был очень галантен в отношениях со всеми женщинами — с нами, сестрами, с мамой, бабушкой, со своими одноклассницами и однокурсницами… И тексты, написанные братом, свидетельствуют о его нежных человеческих чувствах. Первая большая любовь у него была еще в школе, в Кицмане. На песни раннего и более позднего периода оказывали большое влияние люди, которые окружали его, для которых он создавал мелодии. В них — такая элегантность, легкость, волнительный тембр!
Друзья в шутку называли Володю на французский манер — Вальдемар. Он неплохо знал французский язык, напевал на нем, часто общался с отцом по-французски. Любил певца Джо Дассена, Жерара Филиппа. Отношение Володи к достояниям классики мировой культуры свидетельствуют о его желании всесторонне развиваться. Он был очень заботливым и детально, основательно изучал то, что его интересовало. Скажем, так было с музыкальным и словесным фольклором, французским импрессионизмом или творчеством украинских художников начала XX столетия, мировых музыкальных направлений 50–60 годов. Его мысли относительно тех вопросов, которые он знал или изучал, были основательными.
В последний год жизни брат был очень сосредоточен, сдержан и целенаправлен. Так, в начале его творческого пути он даже удивлялся собственной популярности. Но потом настало время серьезной работы на перспективу. Мы видели, понимали — и я, и моя старшая сестра Галя, и отец, — что Володя готовит себя к работе с большими музыкальными формами. К нему пришло осознание эпического усвоения музыкального мира. И мыслил, и чувствовал он уже эпически. Это начало проявляться в его последних песнях — моих любимых — «Лето поздних георгин» и «Вернись из воспоминаний». Володя уже написал первые вариации сюиты на тему украинской народной песни «Сухая верба», концерт для камерного оркестра, фортепианные произведения. Он думал и уже, наверное, работал над своей первой симфонией…
Каким мне видится мой брат теперь? Мама всегда говорила мне: «Ты, Оксана, ни на кого так не засматривалась, как на Володю, и никому так не улыбалась, как ему»…
